Время и боги: рассказы

Мышь будет помнить дома, кошка — мягкие половики у камина, галка будет много лет вспоминать наши дымоходы, но только пес вспомнит самого человека. Что за странные это будут воспоминания, едва теплящиеся на просторах болот и лесов близ Темзы — воспоминания о тех, кто когда-то жил здесь; о существах столь мудрых, могущественных и дальновидных, что они могли изменить лик земли, и вместе с тем настолько слепых, что они ничего не видели при звездном свете, о существах настолько тугих на ухо, что они не различали шагов за спиной, пока не становилось слишком поздно, и почти напрочь лишенных такого важного чувства, как обоняние.

Эти существа даже не знали, кто их настоящие враги, не догадывались о коварных замыслах диких животных, о вероломстве кошачьих, о непримиримой враждебности полной луны. Увы, в конце концов лик земли, как ни старался человек его изменить, снова стал таким, как прежде. И по-прежнему обитали на земле крысы, кошки и лисы, и вставала над миром полная луна, безмолвно празднующая конец загадочных существ, что были намного могущественнее, мудрее и добрее прочих. Но как раз тогда, когда мысли, чересчур глубокие даже для слез, осенят собачий разум, бдительный пес, сидящий на болоте под полной луной, вдруг переключится на соображения совершенно иного плана, сделав это гораздо быстрее, чем мы (я-то хорошо знаю, каковы обычаи и привычки собак), и, задрав заднюю лапу, примется с остервенением чесать себя за ухом. Увы, в эти мгновения ничтожная блоха будет занимать его в гораздо большей степени, чем судьба человечества.

Я хочу сказать только одно: мы должны быть довольны любыми воспоминаниями, что останутся от нас, когда нас не станет. Пока природа будет напрягать все силы, скрывая плоды наших трудов (все равно, будут ли это фабрики или колокольни) под каскадами ползучего клематиса, даже такие воспоминания — уже неплохо, пусть они окажутся весьма непродолжительными и редкими, оживая лишь в полнолуние.

Наконец, полицейский мог и преувеличить, хотя говорил он взвешенно и спокойно, и, казалось, вовсе не сомневается в своих словах. С другой стороны, я и сам задумывался о чем-то подобном — во всяком случае, я никогда не считал, что машины будут существовать вечно. Мне всегда казалось, что в конечном итоге одни механизмы победят другие, бомбардировщики уравновесят пульмановские вагоны, а Природа рано или поздно возьмет свое. Вот почему, едва услышав пророчество полисмена и увидев его уверенное лицо, я поначалу ни на секунду не усомнился, что так и будет.

Но по зрелом размышлении, когда полисмена уже не было поблизости и он не мог меня отвлечь, я решил, что у моего таксиста куда больше шансов убиться самому, прежде чем он убьет остальных, и быть похороненным людьми нашей расы, которые и не подозревают о той опасности, которую он для нас представлял. Что будет написано на его могильном камне? Лично мне не приходит в голову ничего более подходящего (при условии, конечно, что мы в конце концов его переживем), чем те слова, которые в наши дни чаще всего произносятся в Лондоне над покойником: «С водителя сняты все обвинения».

1 и 2 ноября 1929 г.

Ветер в лесу Перевод В. Гришечкина

В хижине сборщиков грибов на окраине Сонного леса жила девочка по имени Эмили Энн. Когда у ее родителей не было работы (и было много свободного времени), они обычно звали ее Эмили, когда же они куда-то торопились, то звали дочь коротко — Энн. Однажды отец и мать Эмили Энн отправились за грибами в глубь леса, а дочь оставили в хижине одну, наказав ей перед уходом опасаться волков и не отходить далеко от дома.

Волки не появлялись у хижины уже лет сто, но родители Эмили Энн знали о лесе и о мире по рассказам своих дедов и прадедов и считали, что те были осведомлены о том и о другом куда лучше, чем большинство живущих ныне людей, а так как деды всегда предостерегали их насчет волков, они учили свою дочь тому же. Но когда отец и мать ушли, Эмили, которая отлично знала, что никаких волков поблизости нет, тотчас отправилась в лес.

Голод гнал родителей Эмили Энн как можно дальше, девочку же подстегивало любопытство, и они поспешно шагали каждый своим путем. В конце концов Эмили оказалась в самой чаще леса, но не успела она зайти достаточно глубоко в царящий там сумрак, как наткнулась на какую-то темно-голубую фигуру пятидесяти футов вышиной, которая, сгорбясь, сидела на лесной подстилке из мха; фигура эта была наполовину прозрачной, и сквозь нее просвечивали древесные стволы.

— Ты кто? — спросила Эмили, хотя она сразу догадалась, что перед ней — ветер.

И ветер не стал ничего скрывать и с готовностью признался, кто он такой, и громкий, пронзительный голос его прозвучал взволнованно и радостно.

— А чем ты занимаешься? — снова спросила девочка.