Время и боги: рассказы

День, когда он похитил горгонди, был очень ветреным, пояснил Макдональд; другого такого он не помнил. Гном, должно быть, целился ему в позвоночник, и хотя, конечно, хорошо знал ветра, дующие в тех горных долинах, внезапно сорвавшийся шквал отнес стрелу на дюйм дальше или ближе, чем он рассчитывал. На повторную ошибку столь замечательного стрелка надеяться, конечно, не приходилось, и все же Макдональд возвращался в Хатнетские горы, ибо без горгонди жизнь была ему не мила, пусть он и вздыхал и бормотал вполголоса, что гном, дескать, «никогда не промахивается».

— По правде сказать, — заметил ему на это Локильтон, — я тоже.

И тогда они составили план, суть которого вкратце была такова: они должны вместе отправиться в Хатнетские горы; там Макдональд отправится за своим вином, если оно так ему необходимо, а Локильтон спрячется поблизости со своим ружьем 275-го калибра, заряженным разрывной пулей, и застрелит гнома, когда тот погонится за похитителем. В конце травянистой долины, что залегала близ гномьей сокровищницы, Макдональд должен был поставить лошадь, чтобы, исполнив свое дело, бежать к ней со всех ног; что касалось Локильтона, то ему предстояло убить гнома, как только тот появится.

Откровенно говоря, это был очень странный договор, но мы объяснили его чувством товарищества, возникшим между Локильтоном и Макдональдом, которого смертельная опасность изгнала из любимых гор, ибо до нас доходили слухи, что и Локильтон оказался в сходном положении и не смел даже на сотню миль приближаться к некоей долине, каковую почитал прекраснейшей в мире, ибо ее обитатели решили, будто он убил священную самку белого слона.

Вот какие мысли роились в наших головах, пока Локильтон, устремив взгляд своих голубых глаз куда-то сквозь сигарный дым, молча размышлял. Наконец он заговорил и рассказал нам, как два года спустя еще раз побывал на Янтарной реке и посетил хижину на левом берегу близ одной из ее излучин. Крыша хижины провалилась, как бывает со всеми тростниковыми крышами, стол во влажном тропическом климате прогнил насквозь, железная бутылка в тайнике под полом была пуста, и только тридцать две бутылки великолепного шампанского нетронутыми лежали в ящиках за хижиной.

И сказав это, Локильтон снова замолчал, став похожим на себя прежнего — на человека, которого мы знали много лет. Он рассказал нам историю; горы его ничуть не интересовали, и его дух, его воображение, его память, — как хотите, так и назовите, — по-прежнему находились на Янтарной реке, в странной, длинной лодке, которой управляли чернокожие гребцы.

Мы все по разу затянулись нашими сигарами и стали ждать. Потом один из нас спросил:

— Что же произошло в горах?

Вздрогнув, Локильтон очнулся от грёз о Янтарной реке.

— Я первым прибыл на место, — сказал он, — и засел с ружьем на вершине небольшой горы, с которой гномья сокровищница была видна как на ладони. Расстояние до нее составляло около ста ярдов — сто двадцать четыре, если быть точным. Внизу подо мной тянулась травянистая горная долина, которая заканчивалась почти у самой пещеры. Как мы и договаривались, Макдональд привел сюда свою лошадь и привязал ее к колышку, а сам поднялся ярдов на тридцать по бурым скалам и проник в сокровищницу.

Вскоре он снова появился с шестью железными бутылками драгоценного вина, которые висели у него на поясе в специальных веревочных петлях. Он быстро спустился по каменной стене и, вскочив на лошадь, отстегнул карабин повода, которым она была привязана. И тут следом за ним со стены стремительно спустился гном. Он действительно был весь бурый и скатился по скалам, словно поток грязной воды. Я не решился стрелять, пока он спускался; на фоне камней его было не разглядеть; он то скрывался за валунами, то снова появлялся, но и в том, и в другом случае гнома было почти не видно.