У судьи был четырехдверный «бьюик-седан» 1940 года, обычного черного цвета, с обогревателем и радиоприемником, но без всяких прочих приспособлений и излишеств. Его машину граждане должны были легко узнавать, а не угадывать по особым номерным знакам, или инициалам на дверях, или по каким-то официальным символам. Машина Уильямса была столь же намеренно непретенциозна, как и его одежда.
— Привет, Том. Занят по горло?
— Занят немного, господин судья, — ответил служитель стоянки.
Том не предложил судье завести машину или вывести ее с парковки и открыть перед судьей дверцу. Он отлично знал, что именно ему положено делать. Судья сам завел машину и укатил.
Уильямс старательно соблюдал все правила дорожного движения. Он был хорошим водителем, внимательным, вежливым и с прекрасной координацией. Только в одном месте он отступил от правил, предусматривающих вежливость и предупредительность: на Маркет-стрит, проезжая квартал домов, начинавшийся с дома номер 1900, он посигналил — один длинный гудок и два коротких, при том что никаких видимых причин для гудков не было.
Но судья это делал каждый день в послеполуденные часы на Маркет-стрит в квартале домов, начинавшемся с номера 1900.
В молодости, будучи студентом-юристом, а потом начинающим адвокатом, Ллойд Уильямс постоянно выпивал с приятелями — со всеми подряд без разбору. Он способен был выпить больше всех, а опьянеть меньше всех, и за эту способность его уважали. Для того чтобы поддерживать репутацию пьющего человека, ему вовсе не надо было пить каждый день, поскольку репутация эта закрепилась за ним на всю жизнь. Во время бесед в сигарных магазинах о нем говорили как о блестящем адвокате, который выпивает, так же как говорили о двух-трех докторах, называя их пьющими хирургами. В случае Ллойда Уильямса умение выпивать было политическим достоинством — благодаря ему Уильямс считался мужчиной, а не каким-нибудь лицемером. Другим же достоинством Ллойда Уильямса была его репутация ловеласа. Во времена его молодости любители выпить обычно были завсегдатаями приличных публичных домов, и Уильямс с приятелями тоже в них наведывался. Каждый год он наведывался в приличный публичный дом достаточно часто для того, чтобы его приходу там радовались, а его самого уважали, но ни разу Уильямс не посещал его больше пятнадцати раз в год. Другие, менее заметные мужчины посещали публичный дом каждую субботу или всякий раз в день зарплаты, но Ллойда Уильямса назвать незаметным человеком никак нельзя было, и что бы он ни делал, все всегда преувеличивалось. Он заполучил свою репутацию мужчины, имеющего успех у женщин, исключительно благодаря своим ежемесячным посещениям публичного дома, но его репутация не ограничивалась успехом у проституток. Мужчины почему-то считали, что Уильямс интересуется женщинами в общем и целом, и многие женщины тоже этому верили.
Его репутация повесы расцвела и подкрепилась еще и благодаря тому, что он поздно женился. И тем не менее никто не удосужился всерьез разобраться в том, откуда взялась его пресловутая репутация пьяницы и волокиты. Мужчины предполагали, что если они, выпивая с Уильямсом, напились, то и он тоже напился, и они предполагали, что если он спал с проститутками, то у него наверняка были и таинственные любовницы, которым он денег не платил. А то, что в присутствии женщин, которые не были проститутками, он держался застенчивей любого другого мужчины, приписывали его хитроумной тактике и необычайной осмотрительности.