Время было военное…

– При мне почти все. Три часа отбивались. Только там, на высотке, Карпенко с пулеметом был. Когда я уже почти отошел в мир иной, пулемет ещё стрелял. Кстати парнишка этот Саша – Эгамберди, за второго номера у него был. Героический парнишка оказался. Когда немцы уже метров на тридцать подошли, их тогда чуть – чуть не смяли, он гранатами отбивался. Петро Степанович на пулемете, а он гранатами. Ну, я тогда уже в окопе лежал, грудь мне прострелили. Но все видел. Героические люди. Наградить бы всех, но видно не судьба. Писать некому будет.

– Так что ж прошли немцы, вышли из кольца?

– Да нет! Карпенко и Икрамов не пропустили. Назад отошли немцы. Откатились. А я вот как раз после этого и…

Наступила тишина. Каждый думал о своём.

Снова раздался хруст снега под ногами. В круг света вошел немецкий офицер.

– Доброй ночи, господа!

– Господин оберлейтенант! – Отто и Фриц не торопясь поднялись и вытянулись по стойке смирно.

– Фриц, Отто, почему вы здесь? Все наши там.

– А какая разница, господин оберлейтенант? – Отто усмехнувшись, без разрешения, сел у костра.

Фриц посмотрел на него и тоже сел рядом.

– Садитесь, господин оберлейтенант. Как говорят русские «в ногах правды нет».

– Знаете Отто, я всегда подозревал вас в симпатиях к русским. В вашем деле в характеристике было слово – «неблагонадежен», но я надеялся что это не так.

– Я воюю с тридцать девятого года, господин оберлейтенант. Был в Польше, во Франции. Я многое повидал. Там война была другой, несложной. Но здесь в России… Я никогда не симпатизировал русским. А слово «неблагонадежен» появилось в моём деле после того как нашего командира роты увезли в гестапо, а нашу роту расформировали и распределили по разным частям на фронт. Хотите знать за что? Наш командир отказался отдавать приказ о расстреле мирных жителей, подозреваемых в связях с партизанами. После того как приказ отдал один из гестаповцев, мы отказались выполнять его. «Мы не палачи» – сказали мы.

– Это демагогия, Отто, вы обязаны были выполнить приказ.

– Я буду стрелять в любого партизана, будь это женщина или даже ребенок, если он взял в руки оружие. Тогда закон один – или он или я. И я буду стрелять. Но стрелять в женщин и детей без оружия я никогда не буду, пусть даже меня отправят в концлагерь, господин оберлейтенант. А вы бы стали стрелять? Наверное, стали бы. Вас ведь воспитывали в «гитлерюгенде».

– Не знаю, Отто. Сейчас это все так сложно понять. Если бы знать все заранее. Знаете господа, даже в мае сорок пятого года, после вашей победы, далеко не все будут понимать, что именно происходило в Германии.

– Ничего, поймут – Цветков сильными руками сломал ветку и бросил в огонь – Нюренбергский процесс все расставит по своим местам.

– Возможно… Кстати хочу поздравить вас, господин лейтенант. У вас отличные солдаты. Особенно этот… Егоров! Как он взорвал танк! Это был единственный танк, он должен был решить исход боя. И он решил исход боя. Но по иронии судьбы не в нашу пользу.

– Да, Егоров молодец. Ну и остальные…

– Да, конечно…

Опять замолчали глядя в огонь. Сучья в костре потрескивали и больше не слышно было ни звука. Наконец оберлейтенант поднялся.

– Ну что ж, я пойду собирать своих людей. Уже рассветает. Может пойдем общей колонной, господин лейтенант?

– Да! Я не против.

Небо начало светлеть. Очертания предметов стали более четкими и вскоре первые лучи солнца стали пробиваться сквозь туманность. Цветков подал команду к построению, и взвод стал выходить на дорогу. Сзади колонной строились немцы.

– Егоров, кого нет?

– Петро Степановича нет. И новенького – Икрамова.

– Ну и слава богу, видать живы.

Но когда все уже встали в строй и Цветков хотел подать общую команду двигаться, на поле появилась ещё одна фигура. Издалека было плохо видно, но по походке Цветков понял, что это Карпенко. Когда старшина подошел поближе Цветков обнял его.

– Как же это вы так, Петро Степанович?

– Да миной меня… В живот. Кишки разворотило. Даже если б успели в госпиталь и то не факт что выжил бы. Ну а на поле ясное дело было – не жилец. Вот к утру и…

– А Икрамов?

– Да тоже израненный весь. Плюс контузило его. Но пока живой.

– Ну что ж, становитесь в строй, Петро Степанович. Пора двигаться.

Взвод по команде качнулся и привычным шагом двинулся по дороге. Сзади колонной двигались немцы.

– Юсуп, а Юсуп, а куда мы идем? – Ваня привычно поправил винтовку на плече.

– Ваня, ты посмотри внимательно туда и увидишь.

Ваня посмотрел в ту сторону, куда показывал Юсуп и увидел, куда они шли.

******

– Евдокия, хлянь сюды. Он тут кажись наши. А там за речкою нимцы.

Две пожилых женщины, прячась в овражке, рассматривали в предрассветном тумане поле боя. Там повсюду были разбросаны тела.

– Погоди, Клавдия. Не гоношись. Тут не торопясь надо, точно знать кто где.

Вторая женщина поправила платок на голове. Внезапно она напряглась и протянула руку.

– Евдокия, хлянь, немцы йдут.

На противоположной стороне речки, по заснеженному полю двигались черные точки. Их было много.

– Снова в атаку пошли. Клавдия, не высовывайся!