Машину сильно качнуло на ухабе, водитель охнул и засмеялся.
— Неужели в русалку, товарищ старший лейтенант? Как я проглядел! Красивая?
— Ничего. Только лучше бы и я проглядел.
— Э, нет, товарищ старший лейтенант. Русалки теперь являются редко. Вы счастливый...
— Держите левее, Оганесов, вон к тем палаткам, наши «пленники» должны быть где-то там.
— Дрыхнут, наверное. Им что? Отвоевались...
Плотников открыл люк и вылез из него по пояс, освежая ветром лицо и разглядывая издали маленький полевой лагерь...
Машина подходила к палаткам, и навстречу ей бежали трое. Впереди мчался высокий, поджарый солдат, легко выбрасывая вперед пудовые сапожищи. «Молодцов!» — узнал Плотников. За Молодцовым, почти не отставая, бежал сержант Дегтярев и последним — Чехов, сильно прихрамывая.
Один за другим они остановились в двух метрах от затормозившей машины и молчали, тяжело дыша. Только смотрели в лицо командира, словно не веря в его приезд, и читались в их главах сознание вины, беззаветная готовность на все и стыдливая, радостная влюбленность.
От бензинового дымка, полынного ветра и двух бессонных ночей у Плотникова вдруг защипало глаза и отхлынула, рассеялась тяжесть, что носил в душе последние дни.
Боясь глянуть на разведчиков затуманенными глазами, Алексей перегнулся через край люка, протянул руки и грубовато пошутил:
— Ну вот, и на этом свете довелось свидеться... Чего топчетесь? Лезьте сюда поживее — ехать пора.
И пожалел, что у. него не хватает рук — помочь всем троим сразу.
Патроны в ленте
Младший сержант Валерий Головкин:
«Завтра стрельба из танков. Событие в роте заурядное, так почему же я неспокоен? Разве в учебном полку не приходилось выполнять похожие огневые задачи и разве привозил я когда-нибудь на исходный рубеж меньше четверки?..
Видно, все дело в том, что раньше стрелял курсант Головкин, а завтра стреляет младший сержант Головкин. Еще вернее, стреляет экипаж под командой Головкина.
Истек месяц, как я по штатному расписанию роты — командир боевой машины. А чувство такое, будто оказался на затянувшейся стажировке, и хочется поскорее разделаться с нею, снова стать в строй рядовым Валеркой Головкиным, который умеет быть свойским парнем для всех порядочных ребят, у которого всегда были только друзья и никогда прежде не бывало недоброжелателей. Теперь они, кажется, появляются.
Я, пожалуй, неплохо знаю машину, умею водить ее и стрелять из танкового оружия, могу, на зависть иным сержантам из опытных, наизусть отчеканить свои обязанности, показать строевые приемы, лихо прыгнуть через «коня», отлично пройти полосу препятствий, при желании перекрою любой норматив, точно подам нужную команду; и голосок у меня зычный, и рост метр восемьдесят, и девчонки на меня поглядывают с интересом (для самоуважения не последнее обстоятельство), а командир я все же никудышный. Это — честно, без ложной скромности.
Говорят, командиром становятся не сразу. Но вот ведь какое дело. В первый день сержантской службы я чувствовал себя командиром больше, чем сегодня. Отчего бы это?
В экипаже нас четверо. С механиком-водителем Виктором Беляковым мы приехали из учебного полка в один день. Я думал, тут мне повезло. Хотя учились в разных ротах, все же «давние» сослуживцы. На поддержку его рассчитывал. Зря. Угрюмый человек этот Беляков, прямо бирюк какой-то. Кроме машины, знать ничего не хочет, и слышишь от него только: «Хорошо», «Ладно», «Есть», «Нет»... Говорят, он и в учебном таким же был, и вроде бы это от неудачи интимного свойства. Девушка, на которой жениться собирался, замуж выскочила через два месяца после его призыва в армию. Вот и решил, наверное, что служба ему личные планы перековеркала, а потому, кроме прямых обязанностей, знать ничего не хочет. Только при чем тут служба, если девчонка ждать не захотела? Может, призыв в армию как раз избавил его от крупной ошибки?.. Поговорить бы начистоту, да как подступиться с такой темой, если он вообще не больно разговорчив? Может, он от природы молчун, а остальное придумали?..
Впрочем, с Беляковым у меня особенных осложнений пока не возникало. С заряжающим Анатолием Ильченко — тоже. Этот службу едва начал, из кожи вон лезет, с танковым вооружением научился работать, как автомат. Конечно, автомат есть автомат. Разобрать, собрать, зарядить, нажать кнопки, крикнуть «Готово!», а потом разрядить, почистить, смазать — это Ильченко проделывает прямо как фокусник. Но случись заваруха — на него плохая надежда: тонкости работы оружия для нашего заряжающего — пока тайна за семью печатями. Его еще учить да учить надо.
Зато наводчик орудия ефрейтор Рубахин сам кого хочешь поучить может. Помнится, в первый же день командир взвода сказал мне, что наводчика он специально подбирал в наш экипаж такого, который за троих потянет. Это чтобы нашу малоопытностъ не так видно было,
Мастер огня, отличник учебы, два ценных подарка за стрельбу получил — вот он какой, ефрейтор Рубахин!..