Борден писал не только серьезные романы и готику. Он сочинял музыку в стиле кантри. Он привез в Вену гитару и сказал мне, что работает над песней «Я никогда не вальсировал в Вене». Мне его не хватает. Я хочу, чтобы на пикнике в «Занаду» был и его двойник тоже. И еще – чтобы в маленькой лодке у самого берега сидели два незадачливых рыбака, похожих на святых Стэнли Лорела и Оливера Гарди.
Да будет так.
Мы с Борденом размышляли о писателях типа Мазоха или маркиза де Сада, которые – будь то намеренно или случайно – стали «виновниками» появления новых слов. «Садизм», разумеется, есть удовольствие от причинения боли другим. «Садомазохизм» – это когда человек возбуждается от того, что ему причиняют боль, пока он сам делает больно другим. Или когда человек занимается самоистязаниями.
Борден сказал, что эти два слова настолько прочно вошли в современный лексикон, что в беседах о жизни без них уже не обойтись. Как не обойтись без слов «пиво» или «вода».
Мы вспомнили лишь одного современного американского писателя, который обогатил наш язык новым словом – и уж точно не потому, что он был знаменитым извращенцем. Я имею в виду Джозефа Хеллера. Название его первого романа «Уловка-22» уже вошло в словари. Вот, к примеру, как его определяет «Большой словарь Вебстера»: «проблемная ситуация, которая в принципе неразрешима, потому что ее единственное решение невозможно в силу обстоятельств, заключенных в самой проблеме».
Обязательно почитайте эту книгу!
Я рассказал Бордену, что Хеллер ответил в одном интервью, когда его спросили, боится ли он смерти. Хеллер сказал, что ему никогда не удаляли зубной нерв. Но многие его знакомые прошли через эту малоприятную процедуру. Судя по их рассказам, продолжал Хеллер, это не так уж и страшно, и если когда-нибудь ему тоже понадобится удалить зубной нерв, он это выдержит.
Вот то же самое и со смертью, добавил он.
Это напомнило мне одну сцену из пьесы Джорджа Бернарда Шоу, из его рукотворного времетрясения под названием «Назад к Мафусаилу». Продолжительность спектакля – десять часов! В последний раз пьесу ставили целиком в 1922-м, в год моего рождения.
Вот эта сцена: Адам и Ева, которые уже очень долго живут на свете, стоят у ворот своей процветающей, безмятежной, красивой фермы. Они ждут Бога, владельца арендуемой ими земли, который должен приехать к ним с ежегодным визитом. Во время всех предыдущих визитов, счет которым уже идет на сотни, они всегда говорили ему, что у них все прекрасно, и они очень ему благодарны.
Однако на этот раз Адам и Ева набрались смелости и стоят перепуганные, но гордые. У них есть что сказать Господу Богу, и это будет уже
Адам и Ева, которые сейчас любят друг друга, как никогда в жизни, отвечают Ему, что у них все хорошо, и жизнь прекрасна и удивительна, но она была бы еще прекраснее, если бы они знали, что она когда-нибудь
Чикаго лучше Нью-Йорка, потому что в Чикаго есть тихие узкие улочки. И мусор там не громоздится горами на улицах. И автомобили доставки товаров не перегораживают главные улицы города.
В 1966 году, когда мы все вели курсы писательского мастерства в Университете Айовы, ныне покойный американский писатель Нельсон Олгрен сказал ныне покойному чилийскому писателю Хосе Доносо: «Это, наверное, здорово – родиться в такой узкой и длинной стране».
Думаете, древние римляне были умными? А вы посмотрите, какие у них идиотские цифры! По одной из теорий, Римская империя пришла в упадок, потому что тамошние водопроводы были из свинца. От отравления свинцом люди становятся глупыми и ленивыми.
А какие оправдания
Однажды я получил письмо от одной глупой женщины. Она знала, что я тоже глупый, иными словами – северянин и демократ. Она была беременна и спрашивала у меня, не совершила ли она ошибку, решив завести ребенка. Все-таки наш отвратительный мир – не совсем подходящее место для невинного маленького человечка.
Я ответил, что для меня жизнь почти наполняется смыслом и обретает какую-то ценность только из-за святых, с которыми мне доводилось встречаться. Святыми я называю понимающих, бескорыстных, неизменно порядочных людей. Они встречаются нам в самых что ни на есть неожиданных местах. Может быть, ты, мой любезный читатель, когда-нибудь станешь тем самым святым, который встретится ребенку той женщины.
Я верю в первородный грех. Но я верю и в первородную добродетель. Оглянитесь вокруг!
Ксантиппа, жена Сократа, считала мужа придурком. Тетя Рей, жена дяди Алекса, тоже считала мужа придурком. Мать считала отца придурком. Моя жена считает меня придурком.
«Я вновь завороженный и сумасбродный, я снова ребенок – растерян и хнычу. Очарованный, смущенный, встревоженный я».