Времетрясение

В отличие от Дадли Принса у Траута не было свидетельства о среднем образовании, но кое в чем он был очень похож на моего старшего брата Берни, доктора физической химии из Массачусетского технологического. Берни и Траут, оба, с самой юности, играли сами с собой в игры, в которых первым делом надо было задать себе вопрос: «Положим, в действительности дела обстоят так-то и так-то. Что из этого следует?»

Трауту не удалось сделать один вывод из данных ему условий – произошедшего катаклизма и завершившегося «подарочного червонца». Именно он не догадался, что на несколько миль в округе ни один человек некоторое время не будет двигаться – ни причине собственной смерти, серьезного ранения или ПКА. Он потратил драгоценные минуты, ожидая прибытия «скорой помощи», полицейских, пожарных и других специалистов из Красного Креста и Федерального Агентства по Чрезвычайным Ситуациям, которые должны были бы взять на себя контроль за происходящим.

Ради Бога, не забывайте, пожалуйста, – ему было, черт побери, восемьдесят четыре года! Он брился каждый день, и поэтому его чаще принимали за нищенку, нежели за нищего, даже без его головного платка из одеяла. Его вид не вызывал ни малейшей симпатии. Что до его сандалий, они-то были крепче некуда. Они были сделаны из тормозных колодок космического корабля «Аполлон-11», который доставил на Луну Нейла Армстронга, первого землянина, ступившего на ее поверхность в 1969 году.

Сандалии были подарком от правительства с войны во Вьетнаме, единственной войны, которую мы проиграли. Во время нее из армии дезертировал единственный сын Траута Леон. Во время этой войны американские солдаты, отправлявшиеся на патрулирование, надевали такие сандалии поверх своих легких ботинок. Они делали это потому, что враг понатыкал в землю на тропинках острые колья, вымазанные дерьмом, вызывавшим заражение крови.

Траут очень не хотел снова играть в русскую рулетку со свободой воли. В его ли возрасте? Тем более ставкой была жизнь других людей. Наконец он понял, что, хочет он того или нет, ему придется оторвать свою задницу от койки и перейти к действиям. Но что он мог сделать?

33

Мой отец часто цитировал Шекспира. Он делал это с ошибками. Я никогда не видел его за книгой.

Да, я это вот к чему. Я хочу выдвинуть тезис о том, что величайшим английским поэтом за всю историю нашей литературы был Ланселот Эндрюс (1555–1626), а вовсе не Бард [22](1564–1616). В его времена все дышало поэзией. Взгляните на это:

Господь – мой пастырь; не отступлю от него.
Он укладывает меня спать на зеленом пастбище, он ведет меня к тихим водам.
Он очищает мою душу: он ведет меня тропами праведников ради прославления своего имени.
Да, пускай я иду по долине, которую осеняет смерть, но не убоюсь я зла: ибо ты со мной; твой посох и твой жезл рядом, и я спокоен.
Ты готовишь мне пир, когда я окружен врагами, ты помазуешь мою голову миром; моя чаша переполнена.
Доброта и милосердие будут сопутствовать мне все дни моей жизни; и я вечно буду жить и доме Господа.

Ланселот Эндрюс был главным переводчиком среди тех великих людей, которые подарили нам Библию короля Иакова [23].

Писал ли Килгор Траут стихи? Насколько мне известно, он написал только одно стихотворение. Он сделал это в предпоследний день своей жизни. Он знал, что дни его сочтены и скоро за ним явится Курносая. Предварительно следует отметить, что в Занаду между зданием дома престарелых и гаражом растет тис.

Вот что Трауту накропалось:

Когда срубят тис
И снесут вниз,
Я вернусь домой
И скажу «кис-кис».

34

У матерей моей первой жены Джейн и моей сестры Элли было одно сходство – у них время от времени ехала крыша. Джейн и Элли окончили Тюдор-Холл. Они были две самые красивые и умные девушки во всем Вудстокском гольф-клубе. Кстати, у всех писателей-мужчин, будь они даже банкроты, жены – красавицы. Надо кому-нибудь провести исследование на эту тему.

Джейн и Элли не увидели катаклизм, слава Богу. Мне кажется, что Джейн нашла бы в «подарочном червонце» что-нибудь хорошее. Элли бы точно с ней не согласилась. Джейн любила жизнь и была оптимисткой, она до самого конца боролась с раком. Последние слова Элли выражали облегчение, и больше – ничего. Я уже где-то писал об этом. Вот ее последние слова: «Не болит, не болит». Я не слышал, как она произнесла их, да и мой брат Берни тоже не слышал. Нам передал эти слова по телефону говоривший с иностранным акцентом санитар больницы.