Временно недоступен

Гарий вбежал в гостиную и успел увидеть, как схлопывается над женой радужно-прозрачная пленка. Кажется, в последний миг Сонья даже начала поворачивать голову в его сторону. Или показалось?

Сколько времени ее не будет – пять часов, десять, сутки?

Гарий выругался, в пару размашистых шагов оказался рядом с креслом, с силой рванул его. Громоздкое, неподъемное – даром что с виду такое изящное. В машину не всунуть, разве что по частям.

С улицы донесся вой и топот, отблеск пожарища мазнул оранжевым по стене гостиной. В ворота заколотили, вой стал громче. Звериный, восторженный.

Но Гарий смотрел только на прозрачный кокон. И не повернул головы, даже когда услышал грохот. Свалили одну из секций забора, не иначе, – больше там нечему падать с таким лязгом.

Хруст чужих шагов во дворе. Много. Хохот. Вой. Наверняка вытопчут безымянные мелкие цветы в палисаднике, не к месту подумалось Гарию.

Он погладил истертый подлокотник и поднялся. Шагнул к старому секретеру. Приятель-антиквар предлагал когда-то неплохие деньги за него.

Прохладный ключ с завитушками, скрипучая откидная крышка. Запах дерева и старых бумаг, всегда живший внутри.

Грохот у входной двери. Звон стекла. Обойдетесь, окна зарешечены.

Верхняя полка секретера, узкое длинное отделение – едва руку просунешь. Коробка с гладкими пузатыми боками. Живокристаллическая приветливая рожица внутри. Его собственная, лишь пару раз надетая машина времени.

Большое кресло напротив Соньиного. Гарий сел неловко, на краешек – ему хотелось держаться поближе к жене.

Прозрачно-голубой браслет мягко и плотно обхватил запястье.

За спиной разбилось стекло.

Последнее, что Гарий увидел, когда над ним закрывался кокон, – влетевшую в комнату бутылку с горючей смесью.

Руке было тепло и щекотно от Соньиных пальцев. Под ногами весело скрипели доски горбатого мостика. Воздух нежничал запахом поздних яблок, а от мостика бежала вперед дорога, окруженная желто-багряными кленами.

Дорога утоптанная и широкая, яркая и солнечная – такая, словно все еще было впереди.