Временно исполняющий

— Вы сознаете, что вы говорите? Что значит — завысить?! Я просто требовал объективности. Хотел, чтобы и Духарев болел за свою часть. А ему, получается, безразлично — удержит отряд первое место в округе или нет. Речь шла фактически о ерунде: для того, чтобы вторую вытянуть на «отлично», следовало разрешить «перестрелку» трем солдатам. И вся обедня. Духарев должен был разрешить. Но он уперся — не положено.

— Но лишать его за это квартиры…

Карпов хотел резко возразить — это было видно по его потемневшим глазам и сошедшимся над переносицей бровям, — но сдержался и тихо сказал:

— Во-первых, лично я квартиры его не лишаю. Придет время — обязательно получит. А сейчас, выбирая из них двоих, считаю нужным поощрить Золотницкого, а не Духарева. И потому, что Золотницкий для отряда сделал больше, чем Духарев. Во-вторых, Духарев живет под собственной крышей. А Золотницкий вот уже почти год как на частной квартире.

— Но Духарев подал рапорт об увольнении. Вот он. — Тимофеев протянул бумагу.

Карпов бегло прочитал рапорт, подумал и, взяв карандаш, написал резолюцию: «Просьбу поддерживаю».

Тут бы Геннадию Михайловичу показать характер, принципиальность политработника. Но он промолчал.

Сейчас такой номер у Карпова наверняка не пройдет, думал Тимофеев, покусывая губы. Тогда, конечно, как-то растерялся. Столько времени прошло, а Тимофеев по-прежнему не мог простить себе, что не отстоял Духарева. Ведь можно было бороться, дойти, если потребовалось бы, до командования округа.

На актив Геннадий Михайлович возлагал большие надежды, многого ждал от него, в первую очередь критики недостатков. Изменившаяся вдруг к худшему обстановка в сопредельном государстве, где почти в открытую стала действовать агентура западных спецслужб, требовала повышенной бдительности, напряжения всех сил.

Да, продолжал размышлять Тимофеев, отряд достиг определенных успехов. Однако успехи — вчерашний день, тотчас возразил он себе. Все ли гладко сейчас в отряде? Взять, к примеру, стиль работы. Об этом нужно обязательно говорить на активе — на одном администрировании далеко не уедешь.

Тимофеев продолжал писать тезисы доклада. Как ему показалось, он нашел правильные интонации, сделал правильные акценты.

Из окна было видно, как на плацу маршировали и пели молодые солдаты, вернувшиеся с вечерней прогулки. Тимофеев закурил и стал слушать песню: уж больно хорошо получалось у них, у этих парней, недавно надевших военную форму. Зазвучал телефон.

— Зайди ко мне, — послышался в трубке голос Карпова.

В том, что полковник допоздна засиделся в своем кабинете, не было ничего необычного. Такое случалось часто. Однако в такие часы он редко приглашал к себе офицеров.

Кабинет начальника отряда находился в основном здании, у центрального въезда на территорию гарнизона. Здесь же размещались некоторые отделы штаба и тыла.

Не одеваясь, Тимофеев быстро сбежал по ступенькам и, пока пересекал двор, с удовольствием слушал песню.

Карпов был явно не в духе.

— Чай будешь? — неожиданно услышал Тимофеев.

— А какой чай?

— Индийский. Китайский с жасмином кончился. Цейлонский не люблю.

«Завелся», — подумал Тимофеев.

— Ну, будешь?

— Обязательно.

Карпов прошел в угол. Там между стеной и сейфом помещался столик с электрическим чайником, двумя стаканами в дюралевых подстаканниках. Чайник уже закипел.

Со стаканами в руках Карпов и Тимофеев сели за маленький столик.

«А ведь в самом деле что-то случилось, — с тревогой подумал Тимофеев. — На командире лица нет».

— Отряд бросаю на произвол судьбы, — первым нарушил молчание Карпов. — Им, видите ли, не хочется лишний раз звонить в Москву. Пристали как с ножом к горлу: «Езжай в отпуск — и никаких гвоздей». А как я могу уехать? На кой ляд мне этот Кисловодск, если я там места себе не найду — постоянно буду думать об отряде. Ведь не могу же я бросить отряд на Сурова!

Произнеси Карпов эти слова иным тоном, без откровенного недоверия, оскорбительного для Сурова, Тимофеев, может быть, и проникся бы сочувствием к командиру, завозмущался бы вместе с ним. К тому же передвинуть отпуск на более поздний срок — не такое уж сложное дело, тем более что для этого имеются причины.

Но Карпов оставался верен себе: он не подбирал слов, говорил как думал, не сглаживал острых углов, и Тимофеев не только оскорбился за Сурова, но и сам был уязвлен формой постановки вопроса: фактически получалось, что и ему, Тимофееву, начальник отряда не доверяет.

— Я не вижу причин для опасений, — спокойно, но твердо ответил Карпову Тимофеев. — На месте остаются четыре ваших заместителя, сплоченный коллектив.

Павел Андреевич сделал какое-то неопределенное движение рукой. Но, видимо, жест показался ему недостаточным для выражения чувств, и он ударил кулаком по столу так, что ложечка зазвенела в пустом стакане.

— Коллектив хорош в культпоходах. А руководить воинской частью — дело куда сложнее. Если уеду в отпуск — фактически брошу все на произвол судьбы. Суров, что ли, надежда и опора?

— У вас есть к нему какие-то претензии?

— Молод.

— Но ведь и я не намного старше.