Времени нет

Он не грезил и не спал, но всё, что происходило вокруг, было уже знакомо: он уже видел это во сне. Только теперь всё происходило наяву: загорелые люди европейской и азиатской внешности в одеждах, которым место в музеях; и допотопные телеги на двух больших колёсах с толстыми спицами; и земляные печи, из чьих развёрстых пастей тянулся кизячий дымок; и крепкий дух свежеиспеченного хлеба; и большие котлы, поставленные на огонь прямо под открытым небом, в которых булькало мясо только что зарезанных баранов; и рои мух, вьющихся над оставленными на земле бараньими кишками и окровавленными шкурами, источающими тошнотворный запах. Посередине площади возвышался помост с пустующей виселицей, огромным чурбаком и большим низким столом или высокими нарами. Нетрудно было догадаться, что ожидало всех несчастных, сидящих в кандалах у стены. Хокимару стало не по себе, его стошнило. Хотелось пить. Он закрыл глаза и стал считать: «Один, два, три…». Досчитав до пяти, он осмотрелся — ничего не изменилось: и помост с плахой, и виселица с покачивающейся на лёгком ветерке петлёй оставались на месте. Тогда Хокимару представил себе свой дом, жену Сайхо и почувствовал, как хочет обратно домой. Он стал считать до одиннадцати. Но ничего не менялось — вокруг стоял тот же базарный гомон, а с неба лилась изнуряющая жара. «Я не Программа, я Пользователь, управляющий ею осознанно! Я сам управляю своей Программой!» — три раза мысленно произнёс учёный. Но эта формула здесь не работала. Он закрыл глаза и уткнулся горящим лбом в сложенные на коленях руки. Всё тело била мелкая дрожь. Жажда казалась невыносимой. «Ничего, сейчас снова попробую!» — успокаивал себя учёный.

Его никто не тревожил, не пытался ударить или оскорбить. Он радовался тому, что его оставили в покое, но не очень-то верил, что спокойствие будет долгим.

Предчувствия оправдались: поднялся гомон, появились облачённые в кольчуги и шлемы стражники и заставили приговорённых к смерти подняться на эшафот. Толпа загудела. Заключённых выстроили цепочкой в затылок друг другу. Первый из стражников пошёл впереди, расчищая путь в толпе зевак коротким кривым мечом, а два других, схватив одного из пленников за цепи от кандалов на руках, потащили его вдоль узкого людского коридора по направлению к помосту, на котором уже стоял мускулистый палач в накинутом на голову капюшоне. Остальные воины, пиками оттесняя напирающую толпу, не особо церемонились с самыми дерзкими, нанося удары ногами и тупыми концами копий. Колонна обречённых, звеня цепями, двинулась с места. Идти мешали ножные кандалы с короткой цепью, но Хокимару старался передвигать ноги так быстро, как только мог. Он не хотел упасть и не хотел, чтобы его снова били.

— Это ты тот самый Мамед-вероотступник? — услышал Хокимару тихий мужской голос за спиной. Вздрогнув от неожиданности и дав бешено стучащему сердцу возможность немного успокоиться, Хокимару повернул голову. Краем глаза он различил силуэт следующего за ним в сгорбленной позе человека.

— Почему вероотступник? — встревоженно произнёс первое, что пришло в голову, Хокимару. Такая перспектива его не устраивала.

— Не бойся. Когда тебя убивают за правду — это не страшно. — Казалось, собеседник не расслышал вопроса и разговаривал сам с собой. — Считай, что это благодать Господня! Когда-нибудь мы все там окажемся. А тот, кого убили за правду здесь, там, — собеседник приподнял правую руку с прямым указательным пальцем, устремлённым вверх, — получает право сразу же перейти в рай. Я это знаю…

— Молчать! — услышал Хокимару резкий крик над самым ухом и повиновался. Один из стражников замахнулся короткой толстой плетью, но почему-то вдруг передумал бить и лишь бросил злой взгляд на Хокимару.

Колонна несчастных подошла к помосту и остановилась. Стражники окружили помост. Наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь громкими криками торговцев, доносившимися с улицы, прилегающей к площади. Странно, но приглушённые голоса казались Хокимару настолько далёкими и нереальными, будто исходили из другого мира.

На помост к палачу не спеша поднялся богато одетый человек в шляпе с пером и развернул тонкую грамоту с сургучной печатью. Пробежав написанный текст глазами, человек в шляпе стал громко читать. Стражники ловили каждое его слово.

— А за что именно меня хотят казнить? — задал вопрос Хокимару, чуть повернув голову.

Сзади послышалось шевеление и пахнуло тяжёлым запахом пота и давно немытого тела, — видимо, человек приблизился. Убедившись, что никто не смотрит в их сторону, Хокимару повернул голову сильнее. В солнечном свете он разглядел худого старика в лохмотьях. Высохшее лицо с тёмной морщинистой кожей было похоже на лицо египетской мумии или, по меньшей мере, давно умершего человека, если бы не глаза. Глаза жили. И они смотрели на Хокимару с удивлением и подозрением.

— Тебе что, и память отбили? — спросил старик, не опуская цепкого взгляда.

Хокимару отвёл взор и произнёс как можно натуральнее:

— Всё тело болит. И голова. Я совсем ничего не помню. Будто только что проснулся…