Времени нет

— Технически… — белки глаз Саатчи посветлели. — Насчет памяти: достаточно будет захотеть что-нибудь вспомнить, как чужое знание сразу же придет. Если же говорить о характере — это как кофе со сливками. Твой характер и модель поведения — это кофе, а аватара — сливки. Отделить их уже нельзя, но кофе — всегда основа. Если ты совершишь что-то такое, что не согласуется с характером и принципами этого человека, вернувшись в свой ум, он решит, что вчера его обмарило, что он дал слабину или что-то похожее. Но твои собственные воспоминания не останутся в ее голове — об этом можешь не беспокоиться. Захочешь дать аватару больше воли — выпей чего-нибудь покрепче, но даже тогда у него нет решающего контроля над тобой. Бонус к этому предложению — техническое обслуживание. Будут вопросы — найди зеркало и позови меня.

— Сколько времени я смогу провести в чужом теле? — в обороне Эдема расползалась трещина.

— Один человек — один день.

— Один день — это ничто. Смысл был бы, если бы речь шла о году.

— Год в чужом теле? Да ты снова схватишься за пистолет!

— Ты сам знаешь, что это плохое соглашение, — заявил Эдем и пошел на кухню. Ему не помешал бы кофе и, поскольку самоубийство не удалось, что-нибудь перехватить. Найдя только растворимую, Эдем выключил электрочайника и почувствовал себя участником театра абсурда, который пытается противостоять окружающему его хаосу с помощью простых и обыденных поступков.

В холодильнике нашлась последняя упаковка сливок. Эдем не вылил в чашку всю порцию, только капнул, и понаблюдал, как белое пятно вроде бы исчезает в напитке, — после этого кофе однозначно черным уже не назовешь.

Саатчи терпеливо ждал своего собеседника в коридорном зеркале, и, как начал подозревать Эдем, во всех зеркалах квартиры. Увидев в руках Эдема чашку, он потянул ноздрями, словно зеркало могло пропускать запахи, и расстроился.

— Растворимая, — сказал разочарованно и добавил: — Сто лет не пил кофе, а тут такое.

— А мне предлагаешь только один день, — сразу парировал Эдем.

Саатчи стал серьезнее, провел рукой по груди, и магическим образом на его рубашке появился узкий оранжевый галстук.

— Ты прав. Достаточно глупостей. Вот тебе хорошая сделка. Окончательная, — в глазах Саатчи появились блики пламени. — Четыре дня в телах четырех человек. Трех определяю я, выбор последнего — за тобой. Мой выбор будет шаблонным, ведь шаблон — это закрепленный традицией идеал: слава, богатство, власть. Мы оба знаем, что предложение хорошее, поэтому хорошо подумай. Если тебя она не устраивает, я исчезну, а ты можешь доживать последние дни на больничной койке.

Эдем вообразил: а если все это правда? Если это не игра больного ума, не устроен ли кем-то розыгрыш? Если по ту сторону зеркала действительно джин, и озвученное им предложение реально? Слава, богатство и власть. Ни того, ни второго, ни третьего у Эдема никогда не было. И теперь он мог испытать все это по очереди. Надо играть картами, которые у тебя на руках, — сказал сегодня Артур. Сейчас Эдему предлагали руку с козырями.

— Значит, выбор четвертого — за мной?

Саатчи важно кивнул, будто согласие Эдема было мелкой формальностью.

— Можешь выбрать, в чьем теле хочешь оказаться на четвертый день — либо сейчас, либо позже.

— Позже, — произнес Эдем и только потом осознал, что это было согласие.

Саатчи махнул рукой, и в его руке возник свиток. Джин развернул его, лизнул пальцы и приложил к левому нижнему углу.

— Договор, — Саатчи повернул свиток к Эдему и прижал со своей стороны стекла. В углу чернел отпечаток, идентичный человеческому. Справа оставалось место еще для одного.

С чувством, словно вонзая руку в пасть к тигра, Эдем коснулся зеркала большим пальцем. Оно оказалось сносно горячим. На палевом поле свитка запечатлелся его отпечаток.

— Договор, — сказал Эдем.

Пламя во взгляде Саатчи исчезло, глаза снова превратились в отшлифованный графит. Джин развернул свиток. Заметив нить, выглядывающую из изнанки галстука, он подцепил ее и вытащил длинный кусок. Этой оранжевой нитью Саатчи перевязал договор и помахал им.

— Один вопрос, — остановил его Эдем. — Расскажи, а что там, в Раю?

— Хочется узнать, что ты потерял… — в уголках губ джина появились морщинки, превратив его в мечтателя. — Хотелось бы сказать, что у Рая нет тоски, а реки наполнены не молоком, а вдохновением. Что в Раю ты можешь заниматься своим любимым делом. Не тем, на что тебе пришлось выучиться, не тем, что давало тебе деньги, а любимым делом, которое доставляет наслаждение. Что на твоих часах — бесконечность, чтобы отточить это дело до совершенства…, но рядом — души, имеющие фору в сотни, а то и тысячи лет на то же, — попробуй сделать лучше их. Хотелось бы рассказать обо всем этом, но, к сожалению, джины не имеют права разглашать информацию самого высокого уровня секретности.

Саатчи расправил сбежавшийся из-за вытянутой нитки галстук, щелкнул пальцем — и исчез, оставив в память о себе только нагретое стекло.

Теперь из зеркала на Эдема смотрел человек, только что заплативший за сделку собственной душой.

Среда. Песня ветра

2.1