Гвоздем программы был гусь, запеченный с яблоками. Теща уже давно не работала и ее основным занятием стало приготовление домашней снеди, в чем она немало преуспела. Об этом косвенно, но недвусмысленно свидетельствовало изрядное брюшко тестя. На обед у них всегда было первое, второе и десерт, а на завтрак и ужин обыкновенно предлагалось несколько блюд на выбор.
Женщины пили кагор. Тесть по случаю праздника откупорил бутылку французского бренди, привезенную из заграничных гастролей. Несмотря на настоятельные уговоры, зять от возлияний отказался. Даже «пригубить для проформы». Тогда тесть напоказ принялся наслаждаться напитком единолично.
Когда ленинградцы подвыпили и развеселились, они начали говорить одновременно. Потом своим поставленным голосом всех перекричала теща и принялась в очередной раз рассказывать про свои героические роды. Это была ее любимая история, и она, видимо, считала ее совершенной, потому что раз от раза повторяла ее почти дословно. В ней фигурировали «адские муки» и некий доктор, «статный красавец», который был «необычайно широк в плечах… примерно в два раза шире, чем, Вы, Антон Сергеевич» и имел «пронзительный взгляд». Видимо, для того чтобы смягчить впечатление, она упомянула с брезгливой гримаской о его волосатых пальцах…
Антон думал о том, как это бестактно. Это было все равно, как если бы он принялся рассказывать про какую-нибудь женщину и сказал: «она была очень красива… примерно в два раза краше вашей дочери, мадам». Однако далеко не статный и некрасивый тесть, слушая историю жены, довольно улыбался и попыхивал своей вонючей трубочкой, зажимая ее в довольно волосатых пальцах.
Антон скучал и, по всей видимости, не особенно это скрывал.
Спохватился он, когда за столом повисла неприятная пауза и обнаружилось, что все смотрят на него, явно ожидая какой-то реакции.
Он был вынужден признаться:
– Простите, Надежда Леонидовна, я не расслышал ваших последних слов.
Теща недовольно заметила:
– Не думала, что говорю так невнятно. Что ж… давайте сменим тему.
Последовала новая неуютная пауза…
Тесть решил заполнить ее следующим сообщением:
– А у нас в оркестре эпидемия посленовогодняя, – он ухмыльнулся. – Человек десять занемогли бедные, из них только скрипачей шестеро, и все не явились на репетицию. В понедельник за двоих отдуваться придется. Решительно не понимаю, как же можно так неаккуратно Новому году радоваться…
Тему подхватила дочь:
– А вот некоторые полагают, что вы там исключительно для громкости стараетесь.
Музыкант поперхнулся очередным глотком бренди.
– То есть как это для громкости?! Это ж какие-такие некоторые?
– Да так… Некоторые великие ученые, – она иронично покосилась на Антона. Тот даже вздрогнул; он никак не ожидал такого предательства.
– Да я вовсе не то имел в виду… – промямлил он, краснея.
– Тогда потрудитесь объяснить, что конкретно вы имели в виду, молодой человек! – не скрывая раздражения, поинтересовался тесть.
– Я, наверное, чего-то не понимаю… Ну а для чего же столько человек играют на одинаковых инструментах? Возможно, для усиления резонанса звуковых волн… – продолжил закапывать себя Антон.
Тесть лишь запыхтел возмущенно.
– Воистину, некоторым стоит хотя бы попытаться скрывать свое невежество, – вступилась за мужа потомственная дворянка. – Я конечно, понимаю, узкая специализация подразумевает некую ограниченность взглядов. Но…
Тут тесть взорвался:
– Резонанс! Да как у вас язык повернулся?! Я же не лезу в эти ваши… алгоритмы, если не понимаю в них ни чёрта! – он задохнулся.
– Мишель, тебе не стоит принимать подобные дикие замечания так близко к сердцу, – строго заметила Надежда Леонидовна. При этом смотрела она почему-то не на мужа, а на зятя. Глаза ее метали молнии.
Антон открыл было рот, но его остановил волевым жестом жены.
– Антон, – холодно произнесла предательница, – возможно, тебе стоит наконец промолчать…
Тут уже он не выдержал и вскочил.
– Возможно, мне вообще стоит уйти, дабы не стеснять вас своим присутствием?
– Не исключено, – мрачно произнес тесть.
– Папа! Антон!
«Угомонись, Ольга! Остынет, вернется», – услышал он, перед тем как захлопнуть дверь, голос тещи.
«Как бы не так!» – подумал он весело и вызвал лифт. «Буратино, сынок, я иду к тебе!»
Какой-то «мудрый человек» сказал жене, что детей надо заводить после тридцати. Она говорила об этом с весьма загадочным видом, явно ожидая расспросов о «мудреце», и не дождавшись их, обиженно поджимала губы. Антон намеренно не хотел ворошить эти кости в шкафу.
Было уже такое. Бывшая скрипачка полюбила его не первым, и несколько раз рассказывала ему о своей первой любви, пару раз о второй и однажды о третьей. После этих историй она становилась необычайно страстной. Ей все это очевидно нравилось и возбуждало, а ему было гадко и даже подташнивало. Чувствовалось, что было ещё кое-что в запасе, но Антона это не интересовало, и он прямо так и заявил при её очередной попытке предаться воспоминаниям. С тех пор она ограничивалась лишь туманными намеками… Как, например, про этого «мудреца», которому она почему-то поверила.