Вражий питомец

Проходит он наружные сени, боковым ходом чрез ряды покоев приближается к ложнице Княжеской, вступает в полуотворенные двери, и первый предмет, который бросается ему в глаза — женщина под черным покрывалом; она стоит над ложем Княжеским, осветила ложе ночником, откинула покрывало другой рукою, в руке блестит нож…

Но на ложе нет никого; с ужасом отступила она от ложа, вскрикнула, заметив перед собою человека; ночник и кинжал выпали из рук ее, без памяти грохнулась она на землю.

— Рокгильда! — раздался голос в темноте.

Молния опалила небо и землю, удар грома разразился над Днепром, близ самого терема; затрясся терем до основания.

Филин припал к кровле, стиснул огненные очи…

— Сгинул, сгинул!.. — раздалось в ушах глухонемого сторожа.

Прошло время темное над Русью, настало время золотое…

И стекся народ Русский несметным числом; и Эпискуп Греческий разделил народ на многие полки и дал каждому полку имя крещеное, и погнали первый полк в воду в Днепр, и читал Эпискуп молитву, возглашая: «Крещаются рабы божии Иваны!» Потом пошел другой полк в Днепр, реку святую, и возгласил Эпискуп: «Крещаются рабы божии Васильи!» — и так крестил все полки и не велел никому нарицаться поганым именем некрещеным.

Светит Владимир Красное Солнышко над крещеною Русью; пирует Владимир, беседует с вуем Добрынею, с вящшими мужами и богатырями своими, ставит народу браные столы, дает корм солодкий и питье медвяное; обсыпает Владимир ломти хлеба вместо соли золотом, подает милостыню людям убогим…

Веселы люди, довольны; искрются у всех радостные взоры, ходят вокруг столов шуты, сопцы, скоморохи и потешники; на улицах позоры, дивовища и игрища; кипит Киев богатством и славою.

«Подай ему, боже, — возглашают люди, — подай нашему Солнцу Князю Владимиру благословение! самому ему и подружию его, чадам и подружиям чад его!.. Подай ему, боже, глубокий мир!.. Красен наш Князь взором, кроток, незлобив нравом, уветлив со всеми, суженого не пересуживает, ряженого не переряживает!»

Поэтическая часть книги составлена

кандидатом филологических наук

Иваном Алексеевичем Панкеевым

«Зачарованный викинг, я шел по земле…»

Поэзия — давно уже не только стихи. Разве мы не говорим — поэзия моря, поэзия любви, поэзия чувств?

Когда-то и слово «Одиссей» было всего лишь именем царя Итаки, сына Лаэрта и Антиклеи.

А теперь мы запросто говорим — «космические одиссеи», «одиссеи капитанов», имея в виду именно путешествия.

Потому что в памяти народов — на века, на тысячелетия — остается то, что становится символом.

Человек, слагающий стихи — стихотворец, литератор, а поэт — символ человека, умеющего видеть мир по-другому, чем все прочие. Оставаясь в своем времени, он чувством и мыслью проникает в будущее, словно привыкая к нему, потому что в нем и останется.

Кифаред у древних греков, гусляр у русских, кобзарь у украинцев, скальд у скандинавов… Это — не профессия, и даже не способ жизни, а — форма бытия.

Да, если говорить об именах, то исландец Эгиль Скаллагримссон — один из самых знаменитых скальдов не только десятого века, но и вообще скандинавской поэзии.

Но если говорить о явлении, то Скальд (именно так, с большой буквы) — это не только автор висы, или хвалебной песни — драпы, или песни хулительной — нида.

Впрочем, о скальдической поэзии читатель серии «Викинги» уже знает из «Введения в викингологию» Наталии Будур, или из тома «Мед поэзии», посвященного руническому искусству, или из других книг серии.