Вратари — не такие как все

В раздевалке все словно с ума посходили, жали друг другу руки, танцевали, хлопали меня по спине и обнимали. Чарли Макинтош ворвался, тоже обнял меня и закричал: «Ронни, ты ЛУЧШИЙ вратарь, какого я только видел! Лучший! Беру назад свои слова о том, что ты будешь играть за Англию в двадцать один! Девятнадцать! Ты будешь играть за нее в девятнадцать! Ставлю на это сколько угодно! Никто не хочет поспорить?» Потом подошел Билли Уоллис, как обычно, тихо, и сказал: «Горжусь тобой, Ронни, горжусь», что для меня много значило. И, наконец, президент: он вошел в раздевалку в своем котелке, пожал мне руку очень, очень торжественно и сказал: «Поздравляю, мой мальчик».

Когда мы вышли, чтобы садиться в автобус, вокруг собралось немало болельщиков «Боро». Они поздравляли нас танцевали и кричали: «Молодец, Ронни! Отличная игра. Рон!». Это мне нравилось, а когда мы приехали на вокзал, то там их оказалось еще больше. Кое-кто попросил автограф, и я успел подписать нескольким, пока Чарли Макинтош не прожал их со словами: «Дайте парню хоть передохнуть!» Потом он повел меня в буфет и спросил: «Что будешь пить, сынок: шампанское или пиво?» «Пиво», — ответил я. В то время я кроме пива, ничего не пил и к тому же был слишком взволнован, чтобы идти на разные эксперименты.

В поезде, в вагоне-ресторане, опять появились карты, и ребята заказывали бутылку за бутылкой. Все были очень счастливы, но самыми счастливыми были прилипалы, друзья директоров: мы еще не успели приступить к еде, а они уже были очень хороши. Один из них, здоровый такой — он, кажется, на телевидении работал или что-то в этом роде, — все время, поднимая бокал, смотрел на меня и кричал: «За нового вратаря! За нового вратаря Англии!» Поначалу это было нормально, но потом я уже стал немного смущаться, тем более, что ребята начали подшучивать, спрашивая, а знает ли Гордон Бенкс, что я вышибу его из ворот, когда мне будет девятнадцать, и если нет, то надо ему сказать, чтобы он подготовился к этому.

С нами ехали два репортера: Берг Грей из «Дейли ньюс» и Лью Прентис из «Курьера», который когда-то сам немного покрывал. Оба они казались хорошими парнями, ко мне относились здорово, задавали много вопросов, хотя не так много, как Дуг Грин. Артур Прескотт сказал: «Пусть платят тебе, Ронни. Десятку за раз». Но Берт Грей, парень довольно остроумный, отпарировал эту реплику с бесстрастным лицом: «Ладно, Ронни, мы тебя вместо этого похвалим в репортаже».

Когда я пришел домой, мой старик плясал от радости. Он послал телеграмму прямо на стадион, а еще одна пришла от Майка: «Поздравляю с первой из многих» — мир было очень приятно. Старик говорил: «Это великий матч, его завтра покажут по ящику!», Было довольно странно сидеть в воскресенье после ленча и смотреть на самого себя. Некоторые моменты они прокручивали в замедленном повторе, а комментатор говорил, что это один из лучших вратарских дебютов на его памяти. Должен сказать, что все это действительно выглядело неплохо, особенно первый эпизод, когда бил Тошак. А когда они показывали второй тайм, и все шло к тому моменту, где я бросился под мяч вслепую, у меня внутри все сжалось, я заново переживал все это. И, между прочим, не зря, потому что мяч отскочил от меня прямо к их игроку, но Рэй Макгроу рванулся к нему и успел подставить ногу, а Джеки Нокс уже выбил на угловой.

Майк пришел утром, чтобы поздравить меня — вел рядом свой старый велик, и конечно же, на нем были эти его прищепки. Он пожал мне руку и сказал:

— Ронни, я очень, очень горжусь тобой, — он улыбался во весь рот, — я прочел все репортажи, и, судя по всему, ты был великолепен. Я ведь говорил тебе, правда? Помнишь, когда ты еще был маленьким? Помнишь, как ты боялся, что у тебя ничего не выйдет? Ну, вы-то помните, мистер Блейк?

— Да, — сказал старик: он никогда толком не знал, как вести себя с Майком.

— Ну, — продолжал Майк, — вот это и свершилось. Ворота должны быть твоими, Ронни. На долгие годы.

— Надеюсь, — сказал я.

— Конечно, тебе надо надеяться! А что сказал Чарли?

— Чарли? — переспросил я, забыв, что Майк всех называет по имени. — Ах да, босс. Он был доволен.

— Еще бы! — воскликнул Майк, и тут мой старик сказал то, что мне не очень-то хотелось, чтобы он говорил:

— Он сказал, что Ронни будет играть за сборную в девятнадцать лет.

— Скостил два года? — улыбнулся Майк: он, конечно, все помнил. — Что ж, еще несколько таких игр и он может оказаться прав. Гордон Бенкс ведь не будет играть до бесконечности

Видеть себя впервые по телевизору было необычно. Это ты, но вместе с тем, если вы понимаете, о чем я, это и не ты. Мне, в общем-то, понравилось, потому что сыграл я хорошо, но я тут же стал думать: а что если я сыграю плохо — ведь рано или поздно такое должно было случиться — что если пропущу пару голов? Представьте себе: видеть это снова и снова, да еще в замедленном повторе.