Врата. За синим горизонтом событий

По всем данным, которые собрал Альберт, путь должен занять двадцать два дня. Не очень долго — особенно если вы не втиснуты в корабль, уже забитый до предела. Для меня место было — более или менее. Я мог вытянуться. Мог встать. Мог даже лечь на пол, если бы случайные движения корабля подсказали мне, где низ, и если я не возражал против того, чтобы сложиться между металлическими деталями. Что я не мог сделать в течение всех двадцати двух дней пути — это двигаться дальше чем на полметра в любом направлении — ни для еды, ни для сна, ни для туалета, ни для чего.

У меня было достаточно времени, чтобы вспомнить, как ужасны полеты в кораблях хичи, и прочувствовать это полностью.

Много времени и для того, чтобы учиться. Альберт позаботился записать для меня все данные, которые я не додумался спросить у него, и я мог просматривать эти записи. Они были не очень интересны и преподносились просто. PMAL-2 — сплошная память; много мозга, но мало изображения. И трехмерного экрана у меня не было, только плоский экран системы в очках, которую недолго выносили глаза. Альтернатива — экран размером в ладонь.

Вначале я ничего этого не использовал. Лежал, спал, сколько мог. Отчасти приходил в себя после травмы от смерти Пейтера — все равно что сам умер. Отчасти экспериментировал — позволял себе чувствовать страх (у меня были все причины чувствовать его), испытывал вину. Я знаю: есть чувство вины, которое я встречаю с радостью. Невыполненные обязательства. У меня их множество, начиная с Пейтера (Он, несомненно, был бы сейчас жив, если бы я не выбрал его для участия в экспедиции) и кончая — вернее, не кончая — Кларой в ее застывшей черной дыре — не кончая, потому что я мог всегда припомнить множество других. Но эта забава быстро приелась. К своему удивлению, я почувствовал, что вина больше не заполняет меня целиком. Этим был занят первый день.

Тогда я обратился к записям. Я позволил Полуальберту, медлительной полуживой карикатуре на программу, которую я знал и любил, прочесть мне лекцию о принципе Маха, о чертовых числах, о различных любопытных астрофизических теориях, о которых я раньше и понятия не имел. Я не очень слушал, просто позволил голосу катиться. И это заняло второй день.

Потом я из того же источника стал пополнять свои знания о Мертвецах. Почти все это я уже слышал раньше. Прослушал снова. Больше мне делать было нечего, и так прошел третий день.

Затем последовали смешанные лекции о Небе хичи, о происхождении Древних и о возможных стратегиях в обращении с Генриеттой, о возможном риске со стороны Древних, и так прошли третий, четвертый и пятый дни.

Я начал гадать, чем заполню все двадцать два, поэтому вернулся назад и прослушал все записи снова, так прошли шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый дни; а на одиннадцатый…

На одиннадцатый я полностью отключил компьютер, улыбаясь от предстоящего удовольствия.

Это день середины пути. Я висел в своих ремнях безопасности, ожидая с нетерпением единственного события, которое может произойти в этом тесном и утомительном полете: взрыва золотых искр в кристаллической спирали, что будет означать поворотный пункт. Я не знал точно, когда это произойдет. Вероятно, не в первый час суток (так и есть). Вероятно, не во второй и третий… и правда. Не в эти часы, и не в четвертый, и ни в один из последующих… Этого вообще не случилось на одиннадцатый день.

И на двенадцатый.

И на тринадцатый.

И на четырнадцатый; и когда я запросил компьютер; не хотелось считать в уме, он дал ответ, который мне не хотелось узнавать.

Слишком поздно.

Даже если поворотный пункт настанет в любой момент — даже в следующую минуту, — не хватит ни воды, ни воздуха, ни пищи до конца.

Можно попытаться экономить. Я пытался. Не пил, а увлажнял губы, спал, сколько мог, дышал как можно мельче. И наконец поворотный пункт был достигнут — на девятнадцатый день. На восемь дней позже.

Я ввел данные в компьютер и получил четкий и ясный ответ.

Поворотный пункт пришел слишком поздно. Через девятнадцать дней корабль, возможно, прилетит на Небо хичи, но без живого пилота. К тому времени я уже дней шесть буду мертв.

14. Долгая ночь снов

Когда она начала разговаривать с Древними, они перестали для нее быть на одно лицо. На самом деле они совсем не старые. По крайней мере те трое, что чаще других сторожили ее, кормили и отводили на долгие полные снов ночи. Они научились называть ее Джанин, произносили что-то близкое к этому. Их собственные имена были сложны, но у каждого была краткая форма — Тар, Тор и Хоэй, и они отзывались на них — при необходимости или для игры. Они были игривы, как щенки, и столь же усидчивы. Когда она выходила из ярко-синего кокона, потрясенная и вспотевшая от еще одной жизни и еще одной смерти — с урока курса, предписанного ей Древнейшим, — всегда рядом оказывался один из троих, гладил ее, одобряюще бормотал.

Но этого было недостаточно! И вообще, ничто не могло сгладить то, что происходило во снах снова и снова.