Так было всегда, во все времена и у всех народов. Каждый большой рывок заключал в себе скрытую плату за продвижение вперед. Человек изобрел сельское хозяйство. Это означало, что кому-то надо сажать хлопок, мотыжить кукурузу, собирать и то и другое. Отсюда родилось рабство. Человек изобрел автомобиль и в качестве дивидендов получил отравление окружающей среды и несчастные случаи на дорогах. Человек заинтересовался, почему светит солнце, и из этого любопытства родилась атомная бомба. Человек обнаружил артефакт хичи и постарался выведать все его тайны. И что это дало нам? Во-первых, мы получили старого Пейтера Хертера, который чуть не прикончил мир, обладая для этого полной возможностью. А во-вторых, возникла новая проблема, и мне пока не хватает мужества, чтобы услышать на нее ответ. Это вопрос о принципе Маха, на который пытается ответить Альберт, – вопрос, который подняла Генриетта, говоря о моменте X и «недостающей массе». И очень большой вопрос в моем собственном сознании. Когда Древнейший свел Небо хичи с постоянной орбиты и нацелил его сквозь пространство к центру Галактики, куда он, собственно, направлялся?
Самый страшный и одновременно самый замечательный момент моей жизни – это когда мы сожгли рецепторы Древнейшего и, вооруженные инструкциями Генриетты, сели перед контрольной панелью Неба хичи. Потребовалось два человека, чтобы осуществить поворот. Ларви Хертер-Холл и я были самыми опытными пилотами, если не считать Вэна, но он отсутствовал – вместе с Джанин собирал просыпавшихся Древних и сообщал им, что произошла смена правительства.
Ларви села в правое сиденье, я занял левое – при этом я не мог не подумать, какая странная задница некогда помещалась в нем. И мы отправились домой. Потребовалось больше месяца, чтобы долететь до Луны, откуда я вылетел. Правда, месяц не прошел зря, нам было чем заняться на Небе хичи, но он тянулся чудовищно медленно, потому что я очень торопился домой.
Потребовалось немало мужества, чтобы нажать сосок двигателя, но в то же время и не слишком было страшно. Как только мы узнали, что в памяти курсоуказателя записаны коды всех основных целей – а их более пятнадцати тысяч по всей Галактике и несколько за ее пределами, – оставалось только набрать нужный код.
Потом, весьма довольные собой, мы начали красоваться перед своими соотечественниками. Все радиоастрономы на обратной стороне Луны подняли крик, потому что мы на своей окололунной орбите каждый оборот попадали в поле зрения их блюдец. Так мы и двигались. Это происходило при помощи вторичных панелей, к которым в полете никто не осмеливался прикоснуться и которые никак не влияют на первоначальный старт.
Выяснилось, что главные панели программируют заранее известные цели, вторичные – для любого пункта, куда вы хотите попасть, если сумеете обозначить его галактические координаты. Но дело в том, что вторичными нельзя пользоваться, пока основные все не выведены на нуль – этому соответствует красный цвет без всяких оттенков, и если какой-нибудь старатель и сумел сделать это, он терял программу возврата на Врата.
Как же все просто, когда знаешь. И вот мы привели артефакт весом в полмиллиона тонн на околоземную орбиту и пригласили к себе гостей.
Я больше всего нуждался в обществе моей жены. А после нее – в своей научной программе, «Альберте Эйнштейне», которая является отражением Эсси, потому что, как вы знаете, она ее написала. Нужно было еще решить, мне ли лететь к ней или ей ко мне, но Эсси этот вопрос уже решила. Как мне показалось, она хотела получить доступ к компьютерному разуму Неба хичи не меньше, чем я мечтал увидеться с ней.
На стоминутной орбите вокруг Земли время передачи не играет роли. Как только мы оказались на близком расстоянии от планеты, Альберт запрограммировался для разговоров со мной. В него перекачивали все, что узнавали о машинном разуме хичи, и когда я был готов к разговору с ним, он уже ожидал его.
Конечно, это не одно и то же. Альберт в трехмерном изображении на домашнем экране – гораздо более интересный собеседник, чем тот же черно-белый Альберт на плоском экране Неба хичи. Но пока с Земли не поступило новое оборудование, это было все, чем я располагал. Правда, Альберт устраивал меня и в таком варианте.
– Приятно снова увидеть вас, Робин, – благожелательно проговорил он, тыча в мою сторону черенком трубки. – Вероятно, вы догадываетесь, что у меня есть для вас миллион сообщений?
– Подождут. – Я и так уже получил не меньше миллиона, во всяком случае, так мне казалось. В основном в них сообщалось, что все на меня разозлились, но потом все-таки обрадовались нашему возвращению, а также что я снова очень богат. – Я хочу прежде всего услышать то, что ты сам хочешь сообщить мне.