Врата в Сатурн

На выходе не оказалось даже простейших рамок-металлоискателей – впрочем, их и в аэропортах сейчас нет, разгул терроризма ещё не наступил и, даст Бог, никогда и не наступит. Мы по очереди предъявили полётные документы – и проследовали дальше, в гостеприимно распахнутый люк орбитального лихтера, стоявшего на круглой металлической площадке точно под центром «батута». Люк с чавканьем захлопнулся, отрезая нас от окружающего мира; пассажиры расселись по креслам. Молодой человек в униформе «Международных Орбитальных Сообщений» (есть уже и такая организация!) прошёлся между креслами, проверяя пристяжные ремни, после чего – отбарабанил стандартный текст о перегрузках на старте, времени перелёта и предстоящей на финальном его этапе невесомости. На спинке стоящего впереди кресла, вспыхнул и замигал сменяющимися зелёными цифирками экранчик, ещё один, покрупнее, вспыхнул под потолком салона – обратный отсчёт перед стартом начался!

Запуск крупногабаритных тяжёлых грузов на орбиту до сих пор сопровождаются эффектными пиротехническими шоу: «полезная нагрузка» поднимается на огненных столбах срабатывающих твердотопливных бустеров и устремляется сквозь вспыхнувшее в плоскости «батута» тахионное зеркало. Конечно, это не более, чем жалкое подобие ушедших в историю ракетных стартов «Союзов» и «Сатурнов» – но всё же носит оттенок прежнего варварского великолепия, прочно ассоциирующегося с первыми шагами в освоении космоса. Но здесь, на королёвском «батутодроме» не было даже этого. Стальной диск, на котором стоял лихтер, опустился вглубь метра на полтора, словно рука толкателя ядра, делающего замах, – а потом мощные гидравлические поршни поддали под него, сообщая лихтеру вертикальный импульс, равный примерно двум третям ускорения свободного падения. Угловатая коробка лихтера подскочила на восемь метров – и в полном соответствии с законами тяготения обрушилась бы назад, если бы не вспыхнувшая в кольце «батута» светящаяся мембрана тахионного зеркала. Лихтер по инерции пролетел сквозь неё – и продолжил движение уже над плоскостью «орбитального батута», смонтированного на станции «Гагарин». В иллюминаторах серенькое подмосковное небо и серый бетон стартового поля сменился усыпанной звёздами чернотой, в которую медленно вползал горб Луны. Пассажиры, сидящие у противоположного борта, имели возможность наслаждаться зрелищем родной планеты, проплывающей в трёх с половиной тысячах километров внизу. Голос по внутренней трансляции предупредил, что отстёгивать ремни запрещается, и пассажирам следует подождать, пока не будет закончена швартовка, спасибо. Снаружи по обшивке заскрежетал металл, в иллюминаторе замелькали раскоряченные угловатые силуэты – пилоты орбитальных буксировщиков зацепили лихтер клешнями своих «крабов» и, плюясь струйками белёсыми струйками маневровых выхлопов, повели его к пассажирскому причалу.

II

Мне давненько не случалось бывать на «Гагарине» – и я был немало удивлён произошедшими здесь переменами. И начались они с пассажирского шлюза, с которого и гостя знакомство с орбитальной станцией – «с вешалки», как сказали бы завзятые театралы. Гибкий переходной рукав заменила раздвижная металлическая труба с протянутым вдоль неё движущимся тросиком; буксируя за собой багаж (здесь, как и во всех отсеках внешнего, служебного кольца станции царила невесомость), я попал во входную камеру, откуда по короткому коридору проследовал к «лифту». Так называются подвижные секции шлюза, с помощью которых обитатели «Гагарина» перебираются с внешнего кольца на среднее, «жилое», где благодаря вращению, наличествуют вполне комфортные шесть десятых земной силы тяжести. Я подтянулся по поручням к «полу», закрепил башмаки «Скворца» в специальных зажимах. Последовали несколько минут ожидания, шипение гермоуплотнителей, толчок, «лифт» скрежетнул на рельсах-направляющих – и краткий миг головокружения, сопровождающий переход в зону тяготения.

Раньше новоприбывшие снимали гермокостюмы прямо здесь, после чего, оставив их на стеллажах и прихватив свою поклажу, покидали шлюзовой отсек. По новому же регламенту гермокостюмы следовало снимать только в каютах, а сняв, укладывать в специальные ящики под койками, называемые «рундуками». Для ручной клади предназначались лёгкие тележки на резиновых колёсиках – точь-в точь как те, что в моё время были в супермаркетах. Я погрузил в такую тележку свой чемодан, кейс жизнеобеспечения, предварительно отсоединённый от плечевых разъёмов «Скворца», пристроил сверху шлем – и покатил по кольцевому коридору. По дороге меня то и дело обгоняли парни и девушки в спортивных костюмах – они бежали по специально выделенной дорожке, идущей вдоль одной из стен. Направление для бега указывали большие жёлтые стрелы, нанесённые на пластиковое покрытие пола, и пешеходы старались не заступать на «беговую дорожку». Впрочем, места здесь хватало, что для людей, что для тележек – я то и дело здоровался со знакомыми, обменивался короткими репликами и шагал себе дальше, к пятой жилой секции, где для меня была выделена каюта.