Врата Смерти

— Паруса сгнили, — сообщил подошедший Буян.

— Вставай на руль, — велел ему капрал. — Три колышка в зад! Теперь нам остается только удирать отсюда.

Он снова поднес к губам свисток и подал несколько сигналов. Из гребного отсека послышалась барабанная дробь. Весла качнулись, поднялись вверх и с размаху опустились в стоячую воду.

Корабль заскрипел на разные лады. Казалось, он разламывает корку, сковавшую его киль и днище за долгие годы стоянки. «Силанда» медленно разворачивалась, пока не стала кормой к приближающейся буре. Весла слаженно и неутомимо опускались и поднимались, толкая корабль вперед. Геслер повесил свисток себе на шею.

— Что скажешь, Кульп? Такая посудина понравилась бы и императору.

— Меня тошнит от твоего ликования, — отмахнулся маг.

Геслер громко расхохотался.

«Силанда» шла на веслах почти с той же скоростью, что и при попутном ветре. Казалось, двойные ряды весел но обоим бортам едва успевали погрузиться в воду, как тут же снова взмывали вверх. Барабанная дробь пробирала Кульпа до самых костей и отзывалась болью во всем теле. В душе — тоже. Магу не требовалось спускаться в гребной отсек; он и так видел мускулистые руки обезглавленного барабанщика, ударявшие палочками-тыквами по кожаной поверхности барабана. Он видел неутомимые руки гребцов и их спины без единой капельки пота. Чья магия, какая сила заставляла их исполнять приказ Геслера? Нет, капрал ошибся. Эта посудина понравилась бы не императору, а самому Клобуку, если Властитель Смерти любит плавать по морям.

Геслер и Буян стояли на верхней палубе, у руля. Надежные и непостижимо суровые. И их шутки — тоже за гранью понимания: холодные, как ледник под хмурым зимним небом. Что ж, у каждого свой способ не потерять рассудок. И все-таки, чего в них больше: хладнокровной уверенности или… фатализма?

«Вот уж не думал, что щетина Фенира может быть такой черной», — мысленно заключил Кульп.

Маг-безумец и его буря догоняли «Силанду», и, хотя корабль шел куда быстрее незабвенного баркаса, опасность не исчезала.

Кульп подошел к Геборию.

— Это странное море и есть магический Путь вашего бога?

Старик сердито хмыкнул.

— Во-первых, не моего бога. И во-вторых, это не его Путь. Один Клобук знает, в какую бездну мы влетели. Не думаю, что мы сумеем легко и быстро выбраться из этого кошмара.

— Я видел, как вы коснулись «рукой Фенира» раны на бедре Буяна.

— Ну и что? Можете считать, мне повезло. Я вполне мог коснуться раны и другой рукой.

— Но вы хоть что-то почувствовали?

Геборий передернул плечами.

— Тень, мелькнувшую мимо. Думаю, вы тоже ее ощутили?

Кульп кивнул.

— И кто это был, по-вашему? Сам Фенир? — спросил историк.

— Не знаю. Мне думается, что нет. Я ведь плохо разбираюсь в таких вещах. Да и на Буяна эта тень не особо подействовала. Только рана затянулась, больше ничего. Вот уж не думал, что Фенир щедр на подарки.

— А он вовсе не щедр, — проворчал бывший жрец. — Если Фенир что-то и дает, то не задаром.

Фелисина сидела в стороне от остальных. Ее ближайшими соседями были отрезанные головы с открытыми глазами. Но головы не слишком ей мешали. Возможно, они даже не видели Фелисину, ибо все их внимание было сосредоточено на Геслере и костяном свистке. Фелисина вспомнила площадь в Анте и жреца Клобука, состоящего из мух. Тогда она впервые по-настоящему соприкоснулась с магией. До этого были лишь истории про магию и неистовых магов. Взрослые говорили о каких-то войнах на окраинах империи. Там в огне магических пожаров гибли целые города. Но все это оставалось для Фелисины чем-то далеким, не имеющим к ней никакого отношения. А прикосновение настоящей магии оставляло шрамы и чувство полной беззащитности перед силами, с которыми не можешь совладать. И мир сразу становился другим: безрадостным, пугающим, обреченным на гибель. Тот день в Анте изменил место Фелисины в мире, точнее — ее представления о занимаемом месте. Он выбил ее из равновесия, которое так и не восстановилось.

«Возможно, все началось не на площади, а позже. Может, я это ощутила, пока нас гнали на невольничьи корабли. Море лиц. Буря ненависти, волны безумный ярости. Люди почувствовали свободу причинять боль другим и вошли во вкус Обыкновенные люди, которые еще утром были поглощены своими обыкновенными заботами. Может, это их лица, а вовсе не жрец, выбили меня из привычной жизни?»

Фелисина окинула взглядом пирамиду из голов. Их глаза не мигали. Они высыхали и трескались, словно белок яйца, выплеснутый на горячие камни мостовой.

«Мои глаза такие же. Слишком много ужасного они видели. Слишком много. Наверное, выпрыгни сейчас из глубины какие-нибудь демоны, я бы не испугалась. Только бы слегка удивилась: почему мешкали до сих пор? И попросила бы не затягивать финал жизненной драмы».

На палубу по-обезьяньи ловко спрыгнул Честняга. Остановившись почти рядом с Фелисиной, матрос принялся отряхивать приставшие к одежде пыльные волокна каната. Он был на пару лет старше Фелисины, однако в ее глазах выглядел совсем мальчишкой.