Врата скорпиона

– Мисс Коннор все еще ждет внизу. – Тон помощницы подразумевал, что молодому штабному офицеру пришлось слишком долго сидеть в приемной.

– Черт! – Рассел тут же пожалел, что грубое слово сорвалось с языка. Коннор была наиболее выдающимся представителем юной поросли аналитиков, которых он сам набирал в лучших высших учебных заведениях страны. Он обещал им увлекательную работу. Обещал право на особое мнение и беспрепятственный прием. Макинтайр вздохнул. – Ладно, Дебби, пусть войдет.

Расселу Макинтайру было тридцать восемь лет. Он занимал пост заместителя директора нового Разведывательного аналитического центра, сокращенно РАЦ. И хотя прошло шестнадцать лет с тех пор, как он выступал за команду пловцов Университета Брауна, он дважды в неделю продолжал тренироваться в бассейне в «Уотергейте». Его золотисто-каштановые волосы только-только подернула первая седина, но жена уже предлагала их «подретушировать».

РАЦ, в котором Макинтайр был человеком номер два, стал последней каплей в реорганизации разведки, толчком которой и послужили доклад комиссии 9/11 и фиаско с оружием массового уничтожения в Ираке. А неспособность ЦРУ и его нового директора предугадать путч, или так называемую революцию, в Саудовской Аравии убедила конгресс, что необходимо как-то совершенствовать аналитическую составляющую деятельности управления. РАЦ стал особым явлением. Центр наделили правом получать информацию от любых правительственных учреждений и, в свою очередь, давать указания собирать необходимые сведения.

По настоянию председателя сенатской комиссии по разведке Пола Робинсона аналитические функции были отделены от источников получения информации, чтобы эти источники никоим образом не влияли на суждения и выводы аналитиков. Робинсон также добился для РАЦ права обращаться к любым открытым источникам: прессе, блогам,[9] академическим изданиям, радио и телевидению. «Не желаю больше слышать никаких „Ах Боже мой!“ после того, как произошли события, которые мы должны были предусмотреть, но проглядели», – негодовал он в сенате.

В РАЦ набрали лучших, тщательно отобранных людей, а центр наделили независимостью от всех сборщиков разведданных, которые давно окрестили агентствами из трех букв: ЦРУ, АНБ,[10] НАГ,[11] ФБР и УНР.[12] Коллектив получился смешанным: из заслуженных ветеранов, которые пришли из других ведомств, и только-только вступающей на карьерную стезю талантливой молодежи. Робинсон и группа ключевых сенаторов и представителей обеих партий убедили президента назначить главой нового агентства Сола Рубенштейна, однако шестидесятивосьмилетний политик вначале отказался. И лишь убедившись, что все правовые и бюджетные вопросы решены в его пользу, занялся выбором резиденции новой организации.

Еще тридцать лет назад во время коктейля на крыше только что открывшегося Центра сценических искусств Джона Кеннеди[13] он залюбовался комплексом старых зданий на берегу Потомака. Они располагались напротив Госдепартамента в той части города, которая носит название «Туманное дно». Нейви-Хилл был первым пристанищем военно-морской обсерватории. Когда в девятнадцатом веке обсерватория переехала, хозяином холма стало Управление медико-санитарной службы ВМС. Формально оно до сих пор занимало это место, но с началом Второй мировой войны несколько зданий опустело, и в них вселилась первая настоящая разведывательная организация – Управление стратегических служб.[14]

Сол Рубенштейн настоял, чтобы его новому агентству отвели десять акров земли. А сам занял кабинет на первом этаже, в котором в 1942 году работал первый директор управления Уильям Джозеф Донован[15] по прозвищу Дикий Билл. Первый заместитель Рубенштейна Расти Макинтайр получил кабинет по соседству с шефом. Обоим нравился вид на реку, открывающийся из их окон, но оба проводили много времени, обходя здания РАЦ, которые называли «своим маленьким городком».

Макинтайр стал первым сотрудником, которого Рубенштейн взял на работу в свою новую организацию. Когда седовласый отставной посол переманил его из министерства обороны, он прокомментировал это так: «У вас репутация человека, который умеет разгребать дерьмо и при этом не боится кого-то замарать». Макинтайр изо всех сил старался соответствовать этому мнению о себе. К тому же и сенатор Робинсон недвусмысленно намекнул Рубенштейну, что он отличная кандидатура.

– Извините, мистер Макинтайр, что натравила на вас Дебби, – начала Сьюзан Коннор. – Я понимаю, что вы очень заняты из-за взрывов в Бахрейне. Но вы сами говорили, если возникнет необходимость… – Она, явно нервничая, пересекла просторный кабинет, села на край дивана. На высоком лбу блестели капельки пота.

– Расти. Мистером Макинтайром называли моего покойного отца, – подбодрил заместитель директора симпатичную двадцатитрехлетнюю афроамериканку. И сам опустился в стоящее у окна обитое тисненой кожей кресло. – Я говорил, что, если возникнет необходимость встретиться со мной в любое время дня или ночи, я вас приму. Ну, так в чем дело?