Врата ночи

Ее неодолимо влекли к себе витрины магазинов, стекла припаркованных машин, глаза попадавшихся навстречу прохожих мужского пола — все, где она видела отраженным свой новый облик. Сердце просило любви и песен. Катя была готова расцеловать первого встречного, да что там встречного! Первую же липу Пречистенского бульвара, по которому она не шла — летела, едва-едва не пританцовывая на лету от избытка переполнявших ее чувств.

На углу Волхонки она в который уж раз надолго застыла перед витриной обувного магазина, видя там не модельные туфли новой дорогой коллекции, а только себя. Свою новую прическу, свой удивительный стильный макияж (ну всегда теперь буду так краситься!), свой белый летний костюмчик, который сидит классно и ничуть не полнит, как вдруг...

Отраженным в зеркальной поверхности она сначала увидела лишь смутный силуэт. Статная высокая пожилая женщина остановилась посреди тротуара и начала креститься на сияющий купол храма Христа Спасителя. И вдруг обернулась к Кате.

— Девушка, здравствуйте, пожалуйста, простите за беспокойство...

Катя схватилась за кошелек, но вспомнила, что после посещения французского салона от зарплаты там — рожки и ножки. Сущая мелочевка. Когда старики в метро и в переходах просили робкими голосами милостыню, благословляя и желая счастья, Катю всегда охватывал стыд и... От этого чувства мир буквально обугливался...

Но эта пожилая женщина милостыни не просила. Да и одета она была хоть и старомодно, но совсем не бедно.

— Ради бога, девушка, извините меня. Могу я задать вам один вопрос? Вы... замужем?

— Да, — ответила Катя. И на этом следовало поставить точку. Но она бы не была самой собой, если бы сразу же после запятой не уточнила с любопытством: — А отчего это вас, простите, интересует?

— Да я... — Женщина крайне смутилась. — Не подумайте ничего плохого... Вот шла, увидела вас, подумала, такая симпатичная, милая, нежная... А у меня сын. Постарше вас. Всем вроде хорош. Единственный сын, надежда моя. И зарабатывает прилично. А вот все никак не женится. Всегда один. Я уж так за него переживаю. Пропадает совсем. Гибнет... Вы уж простите, что я так... Не знаю уж, что и делать...

В ее словах было что-то странное. Резкое несоответствие между началом и концом фразы. Можно было бы ответить какой-нибудь добродушной шуткой, мол, увы, не судьба, но... В последних словах незнакомки было нечто такое, что шутка замерла на Катиных губах. И стало как-то неловко, дискомфортно.

— Простите, мой троллейбус, — только и пробормотала Катя. И, уже прошмыгнув в открытые двери, прилипла к окну, ведь не каждый же день вас так откровенно, скоропалительно и вместе с тем трогательно-наивно сватают, оценив все ваши достоинства, что называется, с первого взгляда.

Чудную эту встречу Катя вспоминала еще в течение двух последующих часов, а потом напрочь позабыла. Не до того! Мысли ее снова замельтешили легкомысленно-радужной мельницей. Она предвкушала, как во всей ново обретенной красе, точно Царевна-лягушка, предстанет перед тем, из-за кого, собственно, пришлось в корне пресечь то робкое сватовство. С тем, что прекрасный королевич и муж «Царевны-лягушки» Вадим Андреевич Кравченко, более привычно именуемый на домашнем жаргоне «драгоценным В. А.», вернется в этот день чрезвычайно поздно, Катя в душе смирилась. И высказывать особого недовольства по этому поводу не собиралась. Один раз живем — а тут, как говорится, дело святое.

Вадим Кравченко и его закадычный приятель Сергей Мещерский именно 5 июня были приглашены на официальное и вместе с тем долгожданное мероприятие: встречу однокурсников, посвященную десятилетию окончания Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, совпавшую с семидесятилетним юбилеем своего бывшего ректора. Ныне он возглавлял Институт истории и экономики стран Востока. И его юбилей для многочисленных питомцев «Лумумбы», ныне разбросанных по различным ведомствам, госучреждениям, дипломатическим корпусам, торгпредствам, коммерческим структурам и фирмам, явился лишь долгожданным поводом собраться всем вместе, вспомнить студенческие годы, вспомнить былое и со вкусом, с толком, с расстановкой отметить это знаменательное событие.

Короче, Кравченко Катя ожидала домой поздно, все же надеясь на то, что он еще будет в состоянии после «студенческой» пирушки оценить, какая она стала после посещения французской парикмахерской. Но время шло, сумерки сгущались, а Вадька все не приезжал. Наконец, когда Катя уже устала ждать и решила ложиться спать, пискнул домофон. И через минуту, открыв дверь собственным ключом... Представшее перед ее глазами зрелище было одновременно и печальным, и комическим. Но уже через мгновение Кате стало совершенно не до смеха. И легкомысленное настроение как ветром сдуло.