Врата Афин

Другое дело – численность противника. Оценки сильно разнились, так как разведчики пытались сосчитать людей в перемещающихся строях и марширующих колоннах. Ксантипп с трудом мог поверить, что на берегу осталось столько персидских солдат. На таком расстоянии они казались городской стеной. Он потряс головой, отгоняя возникший образ, прищурился и попытался мыслить как стратег. Персидские корабли – войска вывозятся ими или все еще высаживаются с них?

Определить было невозможно, и он вспомнил собственное описание конницы. Ложные сообщения были обычным явлением, но трудно спутать тысячи лошадей с чем-то другим. Что, если быстрый марш на восток от Афин помешал персам вывести в море всю армию? Везения самого по себе не существует. Именно ради такого исхода они принесли жертву и дали клятву богам.

Ксантипп услышал, как затрубили бараньи рога персов, и увидел, как блеснули, разворачиваясь, шелковые знамена. Разговоры и нервный смех в шеренгах вокруг него стихли. Каждый мужчина, вышедший из дома в это утро, знал, что` поставлено на карту. Уже ближайшей ночью персидские солдаты будут убивать афинских женщин и детей, если врага не остановить здесь. Никто другой сделать это не мог. Никакая другая власть.

Мильтиад вышел со своего места в шеренге. Его личный гонец Фидиппид шагал рядом с ним. Весь день он не знал покоя, бегал, передавая приказы и держа стратегов в курсе дел. Кожа Фидиппида блестела то ли от масла, то ли от пота, хотя дышал он ровно и медленно. Двое мужчин помоложе несли на длинных копьях полотнища, чтобы все знали, где находится архонт.

Ксантипп почувствовал, как его пронзила волна страха и ярости, а сердце почти болезненно заколотилось. До этого момента марш мало чем отличался от тренировочной пробежки. Ксантипп хорошо размялся, согрелся и ровно дышал. Но вот то, что должно было произойти, не с чем было сравнить. Испытание самое изнуряющее, самое ужасное и самое волнующее, какое только может выпасть мужчине. Но он не отказался бы от права стоять здесь со своим народом – даже ради царства.

– Колонна в фалангу! Фаланга! – взревел Мильтиад. – По племенам! Равнение на стратега! Колонна – в фалангу!

«Голосина у него что надо», – подумал Ксантипп.

Вместе с другими стратегами он принял приказ и подробно изложил его, отдавая команды подчиненным. Каждый мужчина десятитысячного войска представлял народ собрания, Афины. Тысяча гоплитов, пришедших из Платеи, встанут среди них, приняв командование Мильтиада, а не сражаясь как независимые. Это было условием присоединения к великой силе. Они были одеты в одинаковые доспехи и несли круглые щиты с разными изображениями, нарисованными на коже. Они были греческим народом, но никогда не могли стать афинянами. Ксантипп чувствовал, как сгущается вокруг него атмосфера, как люди мрачнеют и проникаются ненавистью. Золотые щиты и поножи отбрасывали солнечные блики. Тени корчились под ногами на земле, словно подчиняясь чужой воле. Эта мысль придала ему бодрости.

– Вот оно что, – пробормотал Эпикл одними губами.

Стряхнув раздумья, Ксантипп на мгновение, словно давая клятву, склонил голову. Строй левого фланга сломался и рассыпался всего в нескольких шагах от самого Мильтиада. В мгновение ока колонна превратилась в толпу, люди разбежались, высматривая стратегов, которые должны были указать им новые позиции. Ксантипп слышал Фемистокла и Аристида, криками сгоняющих солдат в середину колонны. Их филы Леонтиды и Антиохиды возглавляли ядро из четырех племен, нерушимое сердце боевого порядка гоплитов, в восемь шеренг глубиной. Правый фланг составляли три племени, столько же было на левом, где также расположилась тысяча платейцев. На взгляд Ксантиппа, все происходило медленно и суматошно. Но когда перестроение закончилось, десять племен, одиннадцать тысяч человек, застыли ровными шеренгами в широком боевом порядке, с поднятыми копьями, похожими на иглы дикобраза. Еще мгновение напряженного, с трепетом в груди ожидания – и строй двинулся вперед через равнину. Каждый шаг приближал их к вражескому войску, давал более четкое представление о его силе.

Ксантипп переступил через густой раздавленный куст, услышал, как, будто кости, хрустят под сандалиями тонкие ветки. Во рту пересохло, он облизнул губы и снова огляделся, надеясь отыскать мальчика-водоноса, но того нигде не было видно. Почему перед битвой во рту всегда словно опилок насыпали? Он уже пожалел, что не захватил собственную флягу.

Сопровождавшие его Ксений и Теос, разумеется, отступили в обоз, как только враг появился в поле зрения. Там они пили и бездельничали. Некоторые несли глиняные фляги на плечевом ремне. Ксантипп заставил себя отвести взгляд; для человека, который ничего не принес, было бы дурным тоном просить воды у того, кто позаботился об этом.