Врата Ада

– Коля, давай побыстрее, а? Давай, давай, – настойчиво произнесла Любовь Никитична, в нетерпении ерзая на сиденье.

Николай, худой и субтильный мужчина, в противовес раздавшейся в последние годы вширь супруге, ничего говорить не стал, но скорость прибавил, закрутив быстро рулем, объезжая многочисленные ямы. Теперь за машиной поднимался шлейф пыли – конец лета выдался жарким, и поверхность грунтовой дороги в отсутствие дождей была высушенной и пыльной.

– Ох ты ж. ять! – не выдержала Любовь Никитична, когда из-за поворота показался забор дачи. – Твою мать, Коля! – выругалась женщина, практически на ходу выскакивая из машины и с невероятной для своих объемов прытью бросаясь к калитке высокого глухого забора.

Руки у Любовь Никитичны тряслись, отпереть замок получилось не сразу. Но когда, скрипнув, калитка в створке ворот открылась, руки у женщины затряслись еще сильнее.

Дачи больше не было. Вместо красивого и аккуратного, облицованного сайдингом дома с кокетливой красной крышей теперь среди серо-черного покрывала пепла и обугленных остатков бревен сюрреалистическим пейзажем возвышался над землей каркас чудом устоявших труб проведенного во все комнаты отопления.

И прямо у ног Любовь Никитичны, будто насмешкой, валялся желтый от жара флюгер, совсем недавно купленный в строительном гипермаркете. Флюгер, устанавливать который она со скандалом загоняла на крышу Колю.

– Это что же… как… – полные губы женщины невольно задрожали.

– Любка, слышь, – послышался сзади каркающий голос.

Женщина резко обернулась и встретилась взглядом со старой бабкой – соседкой, которая еще когда Любовь Никитична двадцатилетней девушкой приезжала сюда, на дачу к родителям, была такой же сухонькой, согбенной и седой.

– А? – не в силах вымолвить ни слова, посмотрела женщина в серые, затянутые пеленой старости глаза.

– Тебе письмо тут, – несказанно удивив женщину, старушка протянула письмо.

– Письмо? – машинально проговорила Любовь Никитична, удивленно беря простой конверт без подписей.

– Ага, сегодня утром просили передать, – каркнула соседка.

Все еще не в силах прийти в себя, Любовь Никитична распечатала конверт и достала сложенный белый лист формата А4 с распечатанным на принтере посланием.

«Здравствуй, неуважаемая Катерина Матвевна!

Пишу тебе почти из горячего ада. Узнала? Нет?

Да, да, я та самая девочка Даша, которая умерла в тюрьме восемь месяцев назад.

Ты удивлена? Да, ты, наверное, не только удивлена, но и расстроена – тебя ведь уволили с работы, а еще у тебя вчера сгорела дача. Хорошо горела, кстати, – на всю округу зарево было.

Это я тебя навестила, принеся сувенирчик – немного адского пламени.

Ты думаешь, Катерина Матвевна, у тебя сейчас все херово?

Ты ошибаешься, сука. Херово – это когда тебя ногами вбивают под кровать за то, что ты в полицию сходила, и лежа в луже своей крови, ты думаешь – забьют тебя сейчас до смерти, или сначала снова трахнут, а только потом забьют. Вот это, мразь ты такая, херово, а дача с работой… пфф… ах да, у тебя же сегодня утром еще и квартира сгорела. Как раз ты на дачу уехала, и бац – нет квартиры. Сразу три пожарных расчета тушить приехало… Печально сейчас тебе? Очень плохо? Обидно? А вот по губам тебе толстым слоем, сука, это еще не все.

Я сейчас обратно в ад возвращаюсь, может быть, и надолго. Но ты не надейся, вернусь по-любому. И тогда ты точно узнаешь, что это такое, когда кажется, что сегодня у тебя все очень плохо, а завтра оказывается, что вчера еще все было так прекрасно…

Боишься? Правильно боишься, тварь. То ли еще будет.

Жди.