Врата

Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. Она хороший товарищ, почти как Клара.

Клара.

Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня.

Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает: «Что-нибудь случилось?»

Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида.

 | СПРАВКА О СЧЕТЕ

| Робинетту Броудхеду:

|

| На ваш счет переведены следующие суммы:

|

| — гарантированная премия за полет 88-90А (вся

| сумма делится на выживших) $10000000

| — научная премия, присужденная комиссией — $8500000

| Всего — $18500000

| Всего на счету — $18506036

Там никого нет, даже голограммы. Я кричу: «Зигфрид! Где ты?»

Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального мало. Металлические стены, выступы проекторов. Матрац — реальный; шкаф с выпивкой — реальный; несколько других предметов мебели, которых можно коснуться, которыми можно пользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит.

«Зигфрид!»

Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. «Зигфрид!» — кричу я, и тут возникает что-то вроде дымки, потом вспышка, и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня.

— Да, Боб?

— Зигфрид, я не убил ее! Она ушла!

— Я вижу, вы расстроены, Боб, — говорит он. — Не скажете ли, что вас беспокоит?

— Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в «реальности»! Может, не «целенаправленно». Но в их глазах я их убил. В моих тоже.

— Но, Боб, — рассудительно говорит он, — мы ведь все это уже обсуждали. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось...

— Я знаю, — вою я. — Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом-то все дело! Я не только убил ее, я и сейчас убиваю ее!

Терпеливо: «Вы думаете, это правда, Боб?»

— Она так думает! Теперь и бесконечно — пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.

Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся.

— Пусть боль выйдет, — мягко говорит Зигфрид. — Пусть она вся выйдет.

— А что я делаю, по-твоему? — я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. — Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени.

— Продолжайте, Боб, — подбадривает он.

— Я продолжаю. Каждая секунда — это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти свою. Я живу, и старею, и умру, Зигфрид, а для нее все будет тянуться эта секунда.

— Продолжайте, Боб. Выскажитесь.

— Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим!

Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид говорит:

— Вы живете.

— Что? — Мысли мои улетели на тысячу световых лет.

— Вы живете с этим, Боб.

— И это ты называешь жизнью? — насмехаюсь я, садясь и вытирая нос одной из его миллионов тряпок.

— Вы очень быстро реагируете на все, что я говорю, Боб, — замечает Зигфрид, — и иногда мне кажется, что ваш ответ — это контрудар. Вы парируете мои слова словами. Позвольте мне нанести еще один удар. И пусть он попадет в цель: вы живете.

— ... ну, вероятно, ты прав. — Это правда. Просто жизнь не очень приятна.

Еще одна долгая пауза, потом Зигфрид говорит:

— Боб. Вы знаете, что я машина. Вы знаете также, что мои функции — справляться с человеческими чувствами. Я не могу чувствовать чувства. Но я могу представить себе их в виде моделей, анализировать их, я могу их оценивать. Я могу это сделать для вас. Я могу это сделать даже для себя. Я могу построить парадигму, внутри которой у меня будет доступ к эмоциям. Вина? Это болезненная вещь; но поскольку она болезненна, она совершенствует поведение. Я могу так сделать, что вы будете избегать действий, вызывающих чувство вины, и это было бы полезно и для вас, и для общества. Но вы не сможете воспользоваться этим, если не почувствуете вину.

— Я чувствую ее, Зигфрид! Боже, Зигфрид, ты ведь знаешь, что я чувствую!

— Знаю, — говорит он, — что теперь вы позволили себе ощутить ее. Теперь она открыта, и вы можете позволить ей действовать, приносить вам пользу, а не таиться внутри вас и вызывать только боль. Для этого я и существую, Боб. Вызвать наружу ваши чувства, чтобы вы могли ими воспользоваться.