Для прояснения ситуации следовало узнать, копятся ли в церковной казне только золото и серебро, или там оседают и самоцветы? Если да, значит, можно предполагать, что владыка собирается иметь дело с колдунами. Ибо всем известно, что драгоценные камни еще более восприимчивы к магии, чем мягкий металл.
Интересная работа у чорбаджи, особенно если он непосредственно сенешалю Единой Земли подчинен. Порой думаешь: в отставку бы, ведь и годы не те уже, и в монастырь вернуться хочется, дожить последние годы в мире и покое. Но разве встретишь в монастыре, даже за год, столько людей интереснейших, сколько через меняльную контору за неделю проходит?
Бердничек как раз думал, стоит ли выяснять подробности о церковной казне в том же источнике, из которого уже получены сведения об излишках, или имеет смысл побыть подозрительным и опросить нескольких независимых наблюдателей, когда заявился к нему один из таких вот «интереснейших».
Храмовник.
Совсем мальчик. Однако, по нашивкам судя, рыцарь, а не оруженосец, да еще и с крылатой стрелой на рукаве: знаком гонца с особыми полномочиями. Длинный, худой, суровый. Блондин. Тут-то Яков и заинтересовался: ну откуда бы, скажите на милость, взяться в Шопроне блондину?
Парень вошел, и в конторе сразу стало тесно и светло. Золотые волосы да глаза ярко-ярко синие – неудивительно, что вокруг посветлело. Этакое солнышко явилось.
С топором.
Бердничек встал и вежливо поклонился. Во-первых, потому что давно отвык иначе вести себя с высокомерными храмовниками, во-вторых, потому что подобной вежливости требовала роль. А в роль он вжился так, что порой забывал, кто на самом деле откуда и какого обращения заслуживает.
Но, вставая, и кланяясь, и бормоча приличествующие слова приветствия, чорбаджи разглядывал гостя и голову ломал: кого же это с кем свели, чтобы такое родилось? Изучение фенотипов было не более чем увлечением. Так, от скуки, в свободное от работы время. Какие, скажите на милость, могут быть фенотипы в обществе, намертво закрытом от внешнего мира? Один, максимум – два. И все сплошь представители динарской расы... Правда, на юге не повывелись еще светловолосые потомки народов, населявших Единую Землю до Дня Гнева. А с востока, из Добротицы, не так давно приезжал в столицу некий хайдук Зако по прозвищу Золотой Витязь, так тот, говорят, с виду типичный ариец. Бердничек сам хайдука повидать не успел, о чем и сожалел до сих пор: когда еще представится возможность зарисовать такой экземпляр?..
И вот пожалуйста!
Сам пришел.
Разглядывая визитера, Яков завел с ним вежливую беседу. Одно другому давно уже не мешало: думаешь в одну сторону, действуешь – в другую, говоришь – в третью. Такая жизнь.
– Доброе утро, благородный рыцарь. А вы раненько, однако. Все ли благополучно в Сегеде? Не досаждают ли эльфы? Как здоровье почтенного сэра командора?
– Да. Нет. Не знаю, – коротко бросил юноша. И объяснил: – Я давно не был в Сегеде.
– Вы пришли забрать деньги? Вложить деньги? Обменять серебро, золото, камни?
– Обменять и оставить. Это не деньги Храма.
– Понимаю.
Такое тоже случалось частенько. Рыцари отдавали в рост суммы, смешные по сравнению с вложениями ордена, зато добытые законным путем: патрули Храма во время своих регулярных вылазок наталкивались на бродячие клады чаще, чем хайдуки, целенаправленно эти клады разыскивавшие. Правду говорят: нечистый ищет, где светлее. Что ему хайдуки? Лучше он святым людям проклятый металл подсунет.
Святые люди драгоценности забирали, но к искушению оставались равнодушны. Им самим денег иметь не полагалось по Уставу, а родственники и любовницы святых людей святыми не были, так что усилия рогатого пропадали втуне.
– Сколько желае...
Яков заткнулся, когда синеглазый поставил на его стол два тяжеленных, туго набитых мешочка. Услышал спокойное:
– Десять. И десять. В старых монетах. По-нынешнему, значит, двадцать и двадцать. Всего сорок тысяч больших львов.
Бердничек молчал.
Рыцарь развязал один из мешков, на стол вытекла тускло блестящая золотая волна, и чорбаджи опустился на свой стул, хватаясь за сердце.
– Чистые, – храмовник понял его по-своему, – без проклятия. Три тысячи леев разменяйте на что-нибудь более ходовое, остальное я оставлю.
– Ка-а... ах. Боже мой... Какой процент вы хотите?
– Вклад не срочный. Пять годовых, как обычно.
Пять. Поди ж ты, все-то он знает! Но откуда все-таки взялся этот красавец? Золото без проклятия... да в Единой Земле уже сто лет как забыли о проклятых кладах... Даже сказок не осталось.
Бердничек перебирал темные золотые кругляши и понимал, что соглашаться на пять процентов никак нельзя. По крайней мере, нельзя делать это с ходу. Вздохнув, он оторвался от пересыпания монет:
– Видите ли, сэр...
– Артур.
– Хм-м... это знаменитое имя. Видите ли, сэр Артур, появление на рынке такой суммы приведет к неизбежному...
– Слушайте, господин Бердничек, – насмешливо прищурился мальчишка, – вы кому вкручиваете? Если б вы разом бросали в дело те суммы, которые получаете от ордена, Храм давно уже нашел бы себе другого чорбаджи.