Враги общества

Вот еще что, дорогой Мишель. Я сообразил, что так и не ответил на ваш вопрос о философской природе зла, о его тисках и возможностях не поддаться «дурным соблазнам». (Если бы знал такие возможности, непременно сказал бы; но, во-первых, я не верю, что возможно «оборвать бесконечную цепь последствий, остановить воспроизводство несчастий»; во-вторых, вместо цепи вижу «ленту Мёбиуса»: даже когда кажется, что уже выпутался и справился, вновь соприкасаешься все с тем же злом, и оно неизбывно; в-третьих, суть не в том, чтобы «избыть» зло, а в том, чтобы «быть» с ним, но уменьшить его власть. К предложениям на этот счет я, скорее всего, вернусь в другой раз.) Ничего страшного. Мне хотелось высказать вам то, что я высказал, и как можно скорее. Может быть, я наивен или слишком впечатлителен. Но от тона вашего письма, или двух-трех слов в нем, у меня застыла кровь, и мне захотелось тут же ответить. Сразу. Не медля. Не надо бояться. Я уверен, бояться не надо. Вы ведь знаете Гоббса? Знаете любимую шутку, которую часто повторял своим друзьям этот беспримерный чемпион страха, его теоретик, считавший страх не только основой государственности, но и любой социальной жизни? Так вот, Гоббс шутил, что сроднился со страхом во время преждевременных родов, случившихся у его матери от смертельного перепуга. Видите, и у него не обошлось без матери… Никуда нам от них не деться… Но бояться не надо, ни матерей, ни страха.

20 мая 2008 года

Ваше письмо, дорогой Бернар-Анри, подвигло меня на долгие размышления, но они ни к чему не повели, как бывает всегда, когда я пытаюсь размышлять о стратегии (как бы я за себя порадовался, если бы вдруг увлекся «Искусством войны» Сунь-цзы, игрой в го или, на худой конец, шахматами и Клаузевицем; но нет, на свою беду я играю в игры не сложнее белота и «Придорожных столбов» [100], в крайнем случае подступаюсь к картам Таро, а почему — сам не знаю, в школе я любил математику и меня даже считали способным).

Говоря по совести, я сомневаюсь, что вы достаточно опытны по части клеветы, мое «сомневаюсь» свидетельствует, что вам удалось очень многое, но все-таки не все. Я знаю, что о вас говорили разное, в том числе и малоприятное, но, спроси меня, что именно, я бы не смог припомнить и рассказать хоть что-то (хотя, поверьте, в последние годы я частенько читаю газеты). Значит, наши злопыхатели в самом деле ничтожества, раз не способны сфабриковать хоть одну запоминающуюся историю, тут их обойдет любой, даже средний романист. Но они марают, оставляют след, пятно грязи, и их отметки работают, воздействуют на мозги, вы это знаете лучше меня, потому что дольше находитесь в ряду «живых мишеней». У кого-то скопились излишки ненависти, ему нужно поделиться «безрадостными страстями». И вот, пожалуйста, есть на кого их вылить, к примеру Бернар-Анри Леви. И еще Уэльбек, он тоже сгодится, тоже сейчас на виду.

После того как мы с вами вступили в переписку, я шепнул себе, что вскоре у меня появятся новые враги — ваши. Потом, вдохновившись вашим примером, решил, что на самом деле надо «прощупать позиции противника», и занялся поисками в Гугле. И для меня все очевиднее становился один любопытный и значимый факт: враги и у вас и у меня одни и те же.В интернете это обозначилось без всяких околичностей, люди там позволяют себе вконец распоясаться, ведут себя вульгарно и нарочито оскорбительно. Но если честно, кроме избыточной грубости (в конце концов, может, и она естественна, раз интернет стал чем-то вроде «всемирной деревни» [101], украсив нашу жизнь жизнерадостной грубостью деревенщин), приходится признать, что интернет мало чем отличается от традиционной прессы — и мне стало грустно, что человечество нашло такое жалкое применение этому изумительному инструменту.