Враги общества

Речь не о том. Мы оба достаточно осведомлены об истинном положении дел, но по-разному освещаем факты. Вот что самое интересное. Важно установить, отчего при равной осведомленности один человек делает вид, будто ничего не происходит, лишь бы ему не мешали слушать ностальгическую «Ticket to Ride» в компании пышных блондинок, а другой бьет во все колокола: «Так нельзя, мы не вправе умыть руки и отступиться. Россия бедствует духовно и материально, от нее веет смертью!» Важно разобраться (простите за патетику,я захотел разобраться, и именно вы навели меня на эту мысль), из каких соображений писатель решает, вернее, провозглашает, что судьба человечества ему безразлична, или, наоборот, заявляет, что людские страдания его ранят, что он ощущает свою причастность к общим проблемам, более того, личную ответственность за все, что происходит в мире, будь то безвестные войны в Африке, резня в Сараеве, медресе Пакистана, где ученикам внушают, что джихад угоден Аллаху, Алжир, истерзанный терроризмом, Россия, уничтожающая Чечню, — он, чтобы действительно чувствовать себя «человеком», должен хоть отчасти разделить с другими их боль.

Вы правы, у нашего невероятного диалога есть одно бесспорное (возможно, единственное) достоинство: попытка освоить «исповедальный жанр», который, сошлюсь на ваше признание, и вам дается нелегко (ясно вижу биографов, веб-дизайнеров, охотников до престижных премий, шпиков и ищеек от литературы — они ведь и вас преследуют по пятам, распространяя всякий бред насчет дня вашего рождения, образа жизни, бегства в Ирландию, вашей собаки, отношения к женщинам и к себе самому, — которые будут с жадностью читать откровения о необычном, фантастическом образе мыслей вашего отца, его отчужденности, замкнутости, о богатстве его нанимателей; представляю их лица и смеюсь от души, прямо сейчас, пока пишу вам).

Признаюсь, я буду счастлив, если он — подразумеваю опять-таки наш диалог — заставит нас обоих ясно обозначить свою позицию, к примеру, в том, что касается «равнодушия к миру или участия в его судьбах». Заставит нас или, по крайней мере, меня без обмана, без жульничества, честно и откровенно признаться в истинных причинах моего выбора: отчего я вдруг почувствовал себя «обязанным вступиться», «защитником» ближнего; Эмманюэль Левинас [29]назвал бы это «субституцией», «подстановкой». Поможет до конца осознать и высказать правду: зачем благополучному человеку вроде меня без конца носиться по свету, разоблачать преступления, бороться с несправедливостью, с беспорядками, изо дня в день упорно предлагать всевозможные средства от существующих болезней общества, хотя никто не спрашивает его мнения, вместо того чтобы сидеть дома, наслаждаться жизнью и спокойно писать романы.

Все прекрасно без меня обойдутся, я это знаю, но дело не только в моей назойливости, поверьте.

Дело не в деньгах. В отличие от профессиональных репортеров, я мог бы зарабатывать на жизнь без хлопот и мучений.

Дело не в темпераменте. Поразмыслив, я пришел к странному выводу: в душе я такой же, как вы, скептик, фаталист и флегматик.

Хуже того, я пессимист.

Если говорить о мировоззрении, то я вовсе не «прогрессивный деятель» в общепринятом понимании этого расхожего выражения.

Напротив, я считаю людей, которые принимают слишком активное участие в жизни других, стремятся исправить род людской и указать ему путь истинный, опасными сумасшедшими или отъявленными мерзавцами, а иногда мерзавцами и сумасшедшими одновременно.

Из-за этого убеждения, между прочим, я лишился Гонкуровской премии. Раз в жизни у меня была возможность ее получить: за «Последние дни Бодлера». Но автор «Цветов зла» говорит у меня, что жестокий Марат не случайно назвал свою газету «Друг народа», а кровожадный Робеспьер вполне искренне считал себя благодетелем человечества. В жюри заседал ныне покойный Андре Стиль, поклонявшийся двум святыням, вернее, трем: Коммунистической партии (единственный из французов, он получил и Сталинскую премию, и премию «Попюлист»), издательству «Грассе» (за всю историю Гонкуровской премии он был единственным членом жюри, который мог похвастаться тем, что пятнадцать или даже двадцать лет хранил верность своему издателю и, не мудрствуя лукаво, неизменно голосовал за него) и Робеспьеру Неподкупному (его он боготворил с юности и не сомневался, что партия большевиков — возродившийся Комитет общественного спасения, а ее основная линия — святая революционная непримиримость к врагам). Нетрудно догадаться, что из этого вышло. Поклонник Робеспьера и Сталина,был глубоко оскорблен. Верность Партии поборола даже верность издательству. Таким образом, с перевесом в один голос — голос Стиля — премия досталась бесспорному гуманисту, моему товарищу Эрику Орсенна…

Рассказал это, чтобы вы знали: я не так уж прост и наивен.

И по определению враг всякой партийности и предвзятости.