Враги лютые

— Артобстрел начнётся через два часа, — Лореляйн шептал в ухо Симке, — спрячемся за хребтом, скорее, скорее… — голос срывался, мальчика била дрожь, ему надо было спасти Симку, а до всех остальных, и до себя тоже ему мало дела, сейчас он боялся, что убьют его единственного в этой жизни друга, и он готов был тащить Симку за спасительный гребень хоть на верёвке, а остального он будет бояться потом… А что касается фон Крига, то в мужские дела своего мужчины мальчик и не думал вмешиваться; фон Криг был взрослым и за него можно было только молиться, а жизнь и смерть он всегда выбирал себе сам, так же как он выбирал себе сам кого-в-куда ему ебать, и с кем куда ехать.

То что Лореляйн в этом смысле был самой лучшей женой для настоящего мужчины, не подлежит проверке, мальчик инстинктивно но всегда поступал правильно. Потому что для фон Крига страх любимого за его жизнь был бы хуже смерти. Он ценил мальчика не только за красивое и послушное в постели тело, таких он мог найти, а именно за безграничную веру в его, фон Крига, непреодолимую мужскую силу. И в его способность победить любого врага в мире, и за пределами мира. Вот этого он не встречал в женщине, с которыми он тоже не брезговал. Об этой стороне их жизни мальчик рассказывал своему другу редко, и сквозь зубы, — но всё-таки рассказывал… Вот почему мальчик спасал друга, а не ревел белугой, цепляясь за сапоги своего любовника, — потому что ему не пришло бы в голову решать за него, наоборот, это взрослый решил за мальчика. Он беспрекословно подчинился, мужчина сказал: — беги! — и мальчика бежал. Но он бежал не один, а с другом, и то что его друг был из окопов противника, не имело значения.

А что сделал Симка, когда узнал о предстоящем наступлении? Ему-то было уже не шестнадцать лет, когда так всё ясно и просто устроено везде и всюду. Я волен над словами на этой бумаге, и мог бы написать, что Симка побежал к своим, предупредил солдат своего взвода, доложил командиру и тот вывел взвод из-под огня из гибельной безвыходной лощины, открытой не только для попадания немецких мин в окопы, но даже для булыжников, которыми враги могли закидать наши позиции, даже не выставляя свои фашистские головы под наши советские пули. Да, это можно было бы так и написать и этак, и это было бы неправдой, потому что у войны правда своя, разная правда умерших и выживщих, и своя логика войны, — её не понять в мирное время, — поэтому Симка никуда не побежал и никому не сообщил. И он остался потом правым в своих поступках, потому что остался жить на свете, а те кто были не правы — тех нет — и следовательно они не правы…