Враги лютые

Ильзе спрятался за гору пустых железных бочек из-под корабельного мазута, и не мог ни вдохнуть ни выдохнуть, — приступ ревности затемнил ему и весеннее солнце и блеск моря, только своего матроса, и предательского мальчишку уцепившегося за матросский ремень, он ещё продолжал видеть, но зато их он видел даже если закрывал глаза… Он видел, как ладонь матроса скользнула подмышку к пацану, он видел как его любовник повернул мальчика к себе, как наклонялся к его губам, как целовал его в губы!!! — это был конец света назначенный на сегодня. Руки Ильзе повисли бессильными верёвками, ранец вывалился из бесполезных пальцев и свалился под ноги в лужу мазута, и там остался навсегда, он и теперь валяется там, влипший в окаменевший от времени мазут, разбитый башмаками грузчиков и портовых бичей, изорванный морским ветром, размоченный бесконечными германскими дождями, вы его найдёте, нужно только знать точно где искать…

Мальчика била незнакомая страшная дрожь, так непохожая на ту сладкую дрожь желания, которая била его тело в постели с этим предателем: — о, Иуда, Иуд… Ильзе задыхался и терял сознание за горой ржавых бочек, и его лицо уже начинало синеть от непреодолимого приступа удушья, в глазах темнело, и мир пропадал, исчезая из напрасного своего существования, растворяясь в тумане лжи предательской, и в обмана едкой кислоте…

Матрос и белобрысый пацан решили перестать целоваться на пирсе, и стали подниматься по железному трапу на крейсер Эмден, чтобы пройти через его палубу на дредноут, и здесь из-за ящика выскочила здоровенная свинья, и помчалась с визгом, и за ней вывалила из-за этого ящика толпа жестоких преследователей в матросских бушлатах. Свинья подлетела на всех парах к трапу и не раздумывая помчалась вверх, — записываться в рейхсмарине Великой Германии, потому что конечно это была не простая, а военно-морская свинья, у неё на голове была надета матросская бескозырка с синим помпончиком, а на её жирном боку были нарисованы чёрными чернилами свастика и якорь, наверное матросы в кабаке захотели сделать этой военно-морской свинье настоящую морскую наколку. Всё это было тем смешнее, что в Бремерхафене считалось, что на Эмдене служат поросятники, — это из-за свинарника, который располагался у них на юте. Свинья мчалась по трапу как пущенный снаряд, матроса снесло свинячьей силой в одну сторону, рябого пацана, — в другую, и оба они не удержавшись на трапе полетели прямо в море, болтая ногами в воздухе!

Это дурацкое происшествие спасло тогда Ильзе от жуткой медленной гибели за грудой пустых бочек из-под корабельного мазута. Мальчик вдруг со всей ясностью понял, что он вовсе и не был никогда один-единственный у этого опытного греческого постельного танцора в матросской форме. И он осознал, что к себе в каюту грек его никогда не пытался пригласить, потому что он конечно же таскал туда разных портовых жоподавалок, вроде этого рябого пацанёнка. И отвращение ко всему тому что он увидел и что осознал спасло его, Ильзе мог умереть от любви и ревности, но от настоящей ненависти этот мальчик не умер бы никогда и ни за что, — у него была не та закваска, наоборот, его ненависти как раз хватило бы чтобы потопить дредноут, вместе с доброй половиной всей эскадры. Остальная половина эскадры осталась бы наверное на плаву, потому что ни в чём не была виновата, но ходила бы с опущенными пушками и мочилась бы не расстёгивая штанов. В сердце тринадцатилетнего мальчика взорвался второй Кракатау, но никто об этом не догадывался, потому что никто не смотрел ему в глаза, а там текла и пузырилась расплавленная лава…

Но приближалась война, в воздухе плыли бомбовозы в сторону проклятой Англии, боже её покарай, из Испании раздавался грохот сапог троцкистских интербригад и стотысячных итальянских дивизий Дуче, фюрер призвал Германию к молоту, а за зловещей красной границей, страшный дяденька Сталин курил трубку, а сам только и думал, как бы ему напасть на тысячелетний рейх откуда-нибудь через Румынию, потому что дяденька Сталин был румын, и у него в кармане лежал серп от фюрерского молота, — они должны были соединиться: — мальчик был патриот Великой Германии, и вы понимаете что он не стал топить корабль, составляющий основу военной мощи государства в воздухе, на земле, и на море. В голове у Ильзе была обычная для мальчишек его возраста каша, составленная из того, что он слышал краем уха, и видел краем глаза, а вообще-то он сам лично воевать ни с кем не собирался, не считая этого греческого предателя. С ним он поступит беспощадно. Мальчик так решил, тогда стоя обеими ногами в луже мазута, и забыв про свой школьный ранец он потом ушёл домой, и сделал точно так как решил, ни на фунт больше, ни на полфунта меньше…