— Служить в которой для меня — истинное счастье. Ежели хотите увидеть профессиональных солдат, вам следует поглядеть на нас на параде! Почти вся бригада — ветераны, доблестные воины, переведенные к нам чуть не из каждого полка в армии, и из северных, и из южных. Вдобавок у нас масса юных добровольцев, и все они горят желанием быть вместе с остальными ирландцами. А мы учили их на совесть, так что, думаю, новобранцы теперь ничуть не уступят ветеранам. Эта чудная компания только и ждет, чтоб добраться до англичан. И расквартированы мы рядышком, теперь мы входим в Потомакскую армию. Вам бы наведаться как-нибудь на днях к нам в столовую да выпить доброго ирландского виски. Все мы сыны Эрина,[23] но теперь все до единого — добрые американцы.
— Пожалуй, что и можно, полковник Мигер, пожалуй, что и можно. — Шерман пошел было прочь, но тут же обернулся. — Вы видели рапорты — ну, насчет проблем с британцами?
— Видел ли я их, сэр?! Да я их выучил наизусть! Когда снова пробьет час палить в англичан, вам нипочем не следует забывать, что в вашем распоряжении целая бригада добровольцев, готовых идти под вашим началом хоть на край света.
— Весьма похвально, полковник, — улыбнулся Шерман. — Этого я не забуду, даю слово.
НЕ ЗАБУДЕМ
— Так ты идешь. Том? А то я помираю от невыносимой жажды.
Слова были прекрасно слышны сквозь тонкий брезент армейской палатки. Закончив натягивать сапоги, полковник Томас Фрэнсис Мигер откликнулся:
— Иду, Пэдди, можешь не сомневаться! Он вышел и вместе с приятелем зашагал к офицерской столовой. Капитан П. Ф. Клуни, как и многие офицеры Ирландской бригады, был закаленным в боях ветераном еще до того, как вступил в американскую армию. Служил в бывшем ирландском подразделении, Ирландской бригаде святого Патрика, сражавшейся против Гарибальди на стороне папистов. Когда же боевые действия завершились, Клуни, разрывавшийся между верностью папскому правительству и сочувствием призыву Гарибальди к свободе, повернулся спиной и к тем и к другим и эмигрировал в Соединенные Штаты, где и вступил в американскую армию.
Офицерская столовая разместилась в приземистом здании фермы, находившейся на том месте, где сейчас раскинула свои шатры Ирландская бригада. Переступив через порог столовой, Мигер и Клуни обнаружили, что собрание офицеров уже идет полным ходом. Утро первого воскресенья каждого месяца отводилось под общий сбор членов офицерского кружка фениев, местного представительства тайного революционного общества, поддерживающего движение фениев в Ирландии — людей, посвятивших свою жизнь освобождению Ирландии от британского ига. Но сегодня у них нашлась для обсуждения другая тема. Едва новоприбывшие вошли, как их окликнул капитан О'Рили:
— Скажи-ка, Фрэнсис, правдивы ли слухи, что у нас вводят новую форму?
— Это не слухи, а факты, сынок, — ответил Мигер. — Можете полюбоваться на новобранцев. Во время войны мы были полком северян и с гордостью носили синие мундиры нашей страны. Но теперь война позади, и мы уже не просто полк, а разрослись до бригады. К нам пришло множество добрых вояк из бывшей армии южан, и разнобой в обмундировании резал глаз. Военное министерство в своей безграничной мудрости давненько подумывало о смене формы. При боевых действиях нового толка, из-за новых, более метких ружей давно пора найти какой-нибудь цвет понейтральнее. Все мы знаем, что красные английские мундиры — мишени лучше не придумаешь!
Аудитория разразилась возгласами «Верно, верно!» и оглушительным свистом. Мигер поднял руки, призывая слушателей к молчанию.
— Выбрали хаки, эдакий серо-коричневый. Конечно, смахивает на грязь, но это очень даже недурно, когда в ней валяешься. Лично я — за. Что угодно пойдет, лишь бы солдат не выделялся на фоне поля боя. Разумеется, парадные мундиры для церемоний, танцев и всякого такого у нас останутся.
— А когда нам дадут грязные лохмотья? — крикнул кто-то.
— Через недельку-другую. Нас известят. Тут дверь с грохотом распахнулась. Лицо появившегося на пороге капитана Джона Госсена было темнее тучи. Он в сердцах швырнул шинель на стул и буркнул:
— Предательство! — озирая собравшихся. Во взгляде его пылал праведный гнев.
Обычного благодушия и дружелюбия как не бывало.
— Что стряслось? — осведомился Мигер.
— Смерть и предательство, — с горечью бросил капитан Джон Госсен. Этого жизнерадостного человека будто подменили. Прежде он служил в Австрии, в лихом Седьмом полку венгерских гусар. — Этот ничтожный учителишка Нэйгл на содержании у британцев. Луби, О'Лири и Росса арестованы. «Ирландский народ» запрещен. — Он говорил о фениях, оставшихся в Ирландии, и их официальной газете.
— Не смеют! — не сдержавшись, воскликнул Мигер.
— Посмели, — угрюмо возразил У. Л. Д. О'Грэйди. — Я и сам слыхал то же самое, но не мог поверить. Насчет англичан я поверю чему угодно. Знаю я этих ублюдков. Проведут пародию на суд — и расстреляют их. — Он знал англичан, потому что раньше служил в Королевской морской пехоте.
— Неужели мы ничего не можем поделать? — поинтересовался Клуни.