Но Гитлеру снова не удалось связать воедино, казалось бы, так тесно сплетенные нити. Обоюдное недоверие и соперничество потенциальных партнеров единого фашистского фронта интервенции были слишком велики, чтобы их можно было преодолеть. Италия оказалась в роли конкурента на Балканах, захватив Албанию, а Польша стремилась обезопасить себя от агрессивных устремлений Гитлера, найдя опору в лице Великобритании. Таким образом, создание антисоветского западного фронта оказалось невозможным. Гитлер настроил себя на то, чтобы считать Польшу в своей войне на Востоке обременительным и даже опасным препятствием. Его политика военного шантажа привела вермахт в марте 1939 г. в Прагу. Польшу в расчет не принимали, а в случае стратегического сосредоточения и развертывания вермахта она подвергалась опасности из-за ее географического положения. Польское руководство полностью доверилось гарантиям западных держав и не выражало готовности пойти навстречу германской стороне в вопросах Данцига. Оно отказывалось также и от военного сотрудничества с СССР. Стремление Франции и Британии создать антигерманский союз с участием Сталина не имело, с точки зрения Германии, никакого военного значения, по крайней мере для Восточного фронта. Поляки и русские определенно никогда не стали бы сражаться вместе на берегах Вислы, а Сталин заявил, что ни для кого не станет таскать каштаны из огня. Таким образом, летом 1939 г. вермахт настроился на то, что в предстоящей войне с Польшей придется столкнуться и с Красной армией. Начальник Генштаба Франц Гальдер, который позднее старался скрывать свою ответственность за подготовку агрессии против Польши, после войны, по данным американской стороны, попытался оспаривать этот факт вместе со своим адъютантом{516}. Неудивительно, что все документы о проведении военной игры исчезли.
Гальдера в 1939 г. волновала не проблема Восточного фронта, а перспективы того, что Германия могла не выстоять в войне на два фронта против западных держав. Но Гитлер нашел иное стратегическое решение. Предложение смертельного врага договориться при определенных условиях не с западными державами, а с рейхом давало сенсационную возможность выйти из сложившейся ситуации, не обращая при этом никакого внимания на идеологические разногласия. Пакт со Сталиным, казалось, был способен не только лишить мужества западные державы, но и изолировать Польшу. Если бы она в последнюю минуту уступила требованиям Германии, то еще можно было создать общий фронт против СССР. В ином случае, вероятно, удалось бы разбить Польшу одним молниеносным ударом и заставить тем самым западные державы рассматривать их союзнические обязательства по оказанию военной помощи как беспредметные, и у Гитлера были бы «развязаны руки на Востоке», возможно, в союзе с сильно урезанным польским союзным государством по модели 1916 г.
В августе 1939 г. Гитлер играл в очень опасную игру и проиграл. Западные державы не поддались его блефу, но бросили Польшу в беде и понадеялись на то, что неестественный союз двух диктаторов будет недолгим. Они поставили на длительную войну на истощение, которая особенно страшила Германию.
После победы в Польше западные державы вынуждены были признать аннексии Сталина, но не «предложение мира» ни его самого, ни Гитлера. Только сейчас Гитлер, если он хотел сохранить инициативу, оказался перед необходимостью начать планирование агрессии против Запада. Но в рабочих столах его Генерального штаба не оказалось готового «плана Шлиффена». Началась долгая и упорная борьба между Гитлером с его непоколебимым стремлением «сражаться» на Западе и крайне обеспокоенным военным командованием. В этом вопросе непременно следует сопоставить образы обеих сторон, чтобы суметь оценить поворот на Восток и подготовку плана «Барбаросса», которые произошли спустя несколько месяцев. Для Гитлера это означало в первую очередь необходимость переноса сроков войны на Востоке, пока не будет одержана победа на Западе. Когда и при каких обстоятельствах произойдет такой поворот, оставалось неясным. Все зависело от того, насколько ему удастся вынудить Великобританию и Францию пойти на уступки. Столкновение со Сталиным можно было при необходимости отложить — на многие годы. Остается открытым вопрос, действительно ли фюрер мог себе представить, что будет ждать до самой смерти Сталина и последующей дестабилизации советской системы, как он объяснял это Геббельсу. Во всяком случае, он не торопился.