Информация, полученная от адъютанта майора Энгеля, могла вполне послужить командованию сухопутных войск основанием для укрепления фюрера в его мыслях: вначале осуществить либо форсировать благодаря Англии тыловое прикрытие на Востоке, решение которого искали еще с 1930-х гг. Но Браухич не воспользовался этим, хотя и ему не были чужды сомнения в возможности вести войну на два фронта, как это обрисовало командование флотом. При обсуждении положения дел с планом «Барбаросса», которого так ждал Гитлер, Браухич и замещавший Гальдера Паулюс нашли, к взаимному удовлетворению, полное единодушие в вопросах сосредоточения, развертывания войск и направлении главного удара. Правда, Гитлер буквально вцепился зубами в идею «наступления на севере и на юге». «На первом плане постоянно возникают аргументы экономического, равно как и идеологического порядка: на юге — нефть и зерно, на севере — уничтожение мировоззренческого оплота, Ленинграда». Гитлер, таким образом, был в большей степени привержен представлениям былых лет, чем командование вермахта. Поскольку диктатор принял решение не вести ограниченную войну и не заключать мира ни с каким русским правительством, то Гальдер нацелил свой взгляд на Москву. По его оценке, только так можно было добиться скорого окончания войны.
Однако у фюрера, по всей вероятности, все еще не сложились конкретные представления о том, как дополнить военную стратегию соответствующей политической концепцией, и он постоянно цеплялся за известные экономические аргументы. Но в этих вопросах военное командование не проявляло особого понимания. Так, Браухич при любой возможности уходил от дискуссии с Гитлером касательно противоречий в прежнем планировании и выдвижении войск. Вместо этого он разделял чрезмерно оптимистичную оценку фюрером соотношения сил, исходя из которой «Красная армия обладала слабой боевой мощью, устаревшей техникой и лишь незначительным количеством боевых самолетов»{487}. Создавалось впечатление, что они оба не только стремились одновременно уйти от обсуждения реальных вопросов, но и хотели, постоянно испытывая обоюдное недоверие и приукрашивая действительность, найти какую-то искусственную гармонию.
Гитлер и о важнейших стратегических установках часто упоминал как-то вскользь. Так, в 1930-е гг. Япония постоянно играла важную роль антисоветской силы на восточном фланге, что давало возможность втянуть СССР при случае в войну на два фронта. Но в 1939 г. Токио был крайне раздосадован, когда Гитлер и Сталин неожиданно заключили между собой пакт, а ведь японская армия вела в те дни боевые действия против Красной армии. После победы во Франции Гитлер хотел видеть в Японии лишь ударную силу против Англии и не предпринимал никаких усилий для открытия против Сталина фронта на Дальнем Востоке. На совещании 9 января 1941 г. он заявил: «Япония готова к серьезной работе». При этом он имел в виду, что у Японии на Дальнем Востоке будут развязаны руки, чтобы начать военные действия против Англии, когда Германия примется за решение русского вопроса. Спустя два месяца он издал секретную «Директиву № 24 о сотрудничестве с Японией». В соответствии с Трехсторонним пактом ставилась цель «как можно скорее привлечь Японию к активным действиям на Дальнем Востоке», а именно — чтобы «отобрать Сингапур». В конце документа было сказано: «О плане “Барбаросса” нам не следует делать японцам даже никаких намеков»{488}. Такое ошибочное решение также исходило от Гальдера, который не предусматривал участие Японии в походе против СССР. В рамках всего предыдущего планирования, когда Гальдер исходил из короткой кампании осенью 1940 г., наличие фронта на Дальнем Востоке, возможно, считалось излишним, но в дальнейшем оперативном планировании, инициированном Гитлером, в стратегических установках не появилось никаких изменений.
28 января 1941 г. Гальдер собрал широкий круг генералов из управления военной экономики и вооружений, чтобы обсудить состояние подготовки плана «Барбаросса»{489}. На первом месте стояли сложные задачи тылового обеспечения. Гальдер считал победу «гарантированной», если широкомасштабную операцию удастся провести стремительно и без заминок. По его словам, русская армия должна быть разбита и отброшена до линии Днепра, и ей нельзя давать остановиться. Расстояние до Днепра было сопоставимо с расстоянием от Люксембурга до устья Роны. Неделей ранее генерал-квартирмейстер Вагнер на совещании со своими офицерами не смог найти решение множества возникавших проблем. Указывалось на нехватку горючего, автомобильных покрышек, запасных частей — короче говоря, на отсутствие материальных предпосылок для ведения в значительной степени моторизованной войны на большие расстояния. Имеющихся запасов могло хватить только на сосредоточение и стратегическое развертывание и на два месяца самой операции. А что потом? Если на совещании у Гальдера все эти вопросы не будут решены, то придется обратиться к фюреру, чтобы тот сам принимал решение — так, по крайней мере, считал Вагнер{490}.