Этот природный барьер мог быть вполне использован обороняющимся противником с целью концентрации дополнительных сил в данном районе и нанесения в дальнейшем опасного флангового удара по северной или южной группе наступающих войск вермахта. Степень оценки этой вероятной угрозы Восточному походу зависела от того, насколько возможно будет перемещать крупные воинские соединения в этой лесистой и болотистой местности. Опыт Тухачевского пришел к нам из того времени, когда военная стратегия оперировала главным образом кавалерией и пехотными частями, и спустя двадцать лет этого было явно недостаточно. Поэтому данный вопрос продолжал волновать Маркса.
Руководитель отдела «Иностранные армии на Востоке» Эберхард Кинцель указал в своей оценке от 10 сентября 1940 г. на то, что командование Красной армии хотя и было убеждено в возможности использовать характер местности при условии применения моторизованных частей, тем не менее оказалось неспособным осуществить концентрацию сил севернее и южнее этих болот{471}. Позднее даже Гитлеру бросилось в глаза, что здесь может возникнуть проблема, и он поручил провести дополнительное изучение этого вопроса. Отдел «Иностранные армии на Востоке» сделал по этому поводу подборку цитат из доступных литературных источников. Гальдер приказал переработать готовый проект, и в представленном Гитлеру окончательном варианте исчез существенный пассаж. Правда, в первоначальном проекте указывалось на значение этой зоны как помехи на пути наступающих войск и как возможного района, в котором обороняющаяся сторона может развязать партизанскую войну, но также одновременно подчеркивалось и то, что противник, опираясь на разветвленную железнодорожную сеть, мог осуществлять в целях обороны перемещение войск во всех направлениях. Поэтому угроза удара по наступающим на Москву и на Киев германским войскам во фланг или с тыла вполне «могла перейти в область возможного»{472}. Гальдер постоянно твердил Гитлеру о такой возможности, и это позволило ему гарантировать принятие оперативного плана с его главной задачей — наступлением на Москву.
Осенью 1940 г. штаб 18-й армии приступил к практической подготовке сосредоточения и развертывания войск на Востоке. Одновременно требовалось совершенствовать систему укреплений в приграничной зоне с целью организации обороны в случае вероятного танкового удара советских войск. Сегодня нам известно, что советский Генеральный штаб еще весной 1941 г. предлагал нанести такой удар по все более заметному скоплению германских войск, однако Сталин побоялся сделать это. В противном случае Красная армия оказала бы вермахту «любезную услугу», и он из обороны сумел бы уничтожить атакующие силы русских в приграничных районах и перейти к наступлению. Сосредоточенные на Востоке войска осенью 1940 г. возглавило командование группы армий. Гальдер предлагал назначить начальником штаба этой группы генерала Маркса, с тем чтобы обеспечить непрерывность в подготовке военной кампании, но Гитлер отклонил это предложение, поскольку не доверял Марксу, потому что тот, находясь в конце 1920-х гг. на посту пресс-атташе Министерства рейхсвера, был близким другом генерала Шляйхера, которого Гитлер приказал уничтожить в 1934 г. как своего бывшего политического противника{473}. Маркс в 1941 г. был назначен командиром пехотной дивизии и уже в первые дни войны на Востоке получил тяжелое ранение.
Не следует исключать, что интервенция, задуманная Гитлером, могла быть связана и с именем Гудериана. Этот «строптивый танкист» с его корпусом находился в подчинении 18-й армии, но тем не менее постоянно строил планы по организации самостоятельной танковой армии, которая могла бы стать острием удара на Москву. Гудериан в беседе с Гитлером изложил свои личные впечатления о прорыве на Брест-Литовск в сентябре 1939 г. и о встрече с Красной армией. Этот доклад еще больше углубил негативную оценку вооружения и состояния советской армии. По рассказу генерала, танки у русских были устаревшие и изношенные. Гудериан позднее также опубликовал мемуары, но не захотел вспоминать в них о своем личном участии в подготовке плана «Барбаросса». В его воспоминаниях между окончанием Французской кампании и визитом Молотова зияет провал и появляется дерзкое утверждение: «Я совершенно не соприкасался ни с ОКВ, ни с Генеральным штабом, я не участвовал в реорганизации танковых войск и не был привлечен к вопросам планирования войны»{474}.
Гитлера очень интересовал опыт Гудериана, полученный им в Польше, и он утвердил фюрера в его мнении, что «если за этого колосса как следует взяться, то он моментально рухнет на удивление всего мира»{475}. Но вопросы планирования войны на Востоке его больше не занимали. В центре его интересов находилась воздушная война против Англии и германское вторжение в зоне Средиземного моря.