Враг Шарпа

Шарп ненавидел этого желтолицего трясущегося человека с жидкими волосами, человека, пытавшегося убить его дочь и изнасиловать жену; человека, однажды высекшего Шарпа так, что из-под изодранной кожи показались ребра; человека, убившего Роберта Ноулза. Шарпу хотелось убить его здесь и сейчас, в этом замковом дворе, этим клинком, но он давным-давно поклялся, что человека, которого нельзя убить, должно настичь правосудие. Его казнят, и сделает это расстрельная команда, а потом Шарп напишет долгожданное письмо родителям Ноулза и расскажет им, что убийца их сына нашел свой конец.

Хэйксвилл снова посмотрел на Жозефину, потом на Шарпа, и отступил на пару шагов, как будто так он мог избежать клинка. Бигар пнул его ногой, заставив вернуться на место. Тогда Хэйксвилл вновь обратился к сэру Огастесу:

– Сэр?

Рука с зажатым в ней палашом дернулась вверх, вниз и по диагонали, разодрав рубаху в клочья. Из длинных порезов потекла кровь.

– Раздевайся!

Руки, вцепившись в рубаху, начали рвать ее, даже не пытаясь расстегнуть пуговицы. Остатки гордости Хэйксвилла легли к его ногам, а лицо его горело ненавистью, что была сильнее самой жизни.

Шарп подцепил рубаху палашом, вытер лезвие и сунул клинок в ножны. Отступив на шаг, он позвал:

– Лейтенант Прайс!

– Сэр?

– Четыре человека, чтобы отвести рядового Хэйксвилла в подземелье! Я хочу, чтобы он был связан!

– Будет сделано, сэр.

Находившиеся во дворе наконец-то смогли расслабиться, лишь Хэйксвилл, уродливый и голый, излучал злобу и ненависть. Его увели стрелки, те самые стрелки, которых он заставил снять зеленые куртки перед штурмом Бадахоса.

Дюбретон подобрал поводья:

– Возможно, вам стоило его убить.

– Возможно, сэр.

Дюбретон улыбнулся:

– С другой стороны, мы же не убили Пот-о-Фе. Он там с ног сбился, стараясь приготовить вам ужин.

– С удовольствием на это погляжу, сэр.

– Вам стоит взглянуть, стоит! Французские повара, майор Шарп, полны секретов. У вас же, уверен, их нет, – он взглянул на конюшни, еще раз улыбнулся и помахал рукой сэру Огастесу перед тем, как тронуть коня. – Au revoir!

Французская кавалькада проскакала по двору, высекая снопы искр, и скрылась за воротами замка. Шарп тоже поглядел на конюшни: в дверях стояли шестеро ракетчиков в легко узнаваемых артиллерийских мундирах. Он выругался и потребовал, чтобы сержант записал их имена. Оставалась надежда, что Дюбретон всего лишь решит, что Шарп припрятал там парочку пушек. Завтрашний день даст ответ, так ли это.

Рождественский день закончился. На замок Богоматери спустилась ночь.

Глава 16

Голоса немцев, поющих рождественские гимны, стихали по мере того, как их лошади удалялись в сторону селения. Восемь офицеров и Жозефина остались ужинать с французами.

Свет факелов, освещавших улицу, в ночном тумане казался мягким и приглушенным. Сэр Огастес был в игривом настроении, но игривость эта была фальшивой: возможно, он просто пытался соответствовать Жозефине, выглядевшей знойной красавицей, насколько косметика и прочие женские хитрости могли это позволить. Через ее плечо сэр Огастес бросил:

– Может быть, вам подадут лягушачьи ножки, Шарп, и вы сможете удовлетворить свою жажду лягушачьей крови!

– Хотелось бы верить, сэр.

Похоже, ночью будет морозно: хотя в небе над головой и южнее сквозь туман проглядывали звезды, по-рождественски яркие, но на севере все было темным, и темноту эту натягивало на юг. Шарп чувствовал, что погода портится: дай Бог, чтобы не пошел снег. Ему не нравилась мысль, что и без того непростой путь от Господних Врат с забившими все подземелья замка британскими, португальскими и испанскими дезертирами на руках и фургонами Джилайленда в обозе может еще усложниться, если перевалы засыплет снегом. Возможно, им вообще не удастся уйти поутру – хотя тут многое зависит от французов и их планов.

Дюбретон ожидал британцев в дверях местного трактира, большого здания, даже слишком большого для такого маленького селения. Когда-то оно служило гостиницей для тех, кто пересекал горы, стараясь держаться подальше от шумной южной дороги. С началом войны торговля поутихла, но здание все еще выглядело гостеприимным и уютным. Из верхнего окна свешивался французский триколор, освещенный двумя факелами из просмоленной соломы. Специально разоруженные солдаты вышли вперед, чтобы помочь гостям спешиться и позаботиться о лошадях. Фартингдейл не проявлял желания представить своих спутников, поэтому делать это пришлось Шарпу: четыре капитана, включая Брукера и Кросса, и два лейтенанта, включая Гарри Прайса.