Враг Рима

Перед мысленным взглядом юноши внезапно появился образ улыбающейся Аврелии, и он смутился. Но прошло не больше мгновения, и он грубо отпихнул эту мысль подальше. О чем он думает? Аврелия — враг. Как и ее брат и отец. Ганнон не мог заставить себя искренне пожелать им зла, но друзьями они тоже быть не могут. Как такое возможно теперь, после того, что произошло здесь сегодня? Ганнон решил больше никогда не вспоминать о них. Только так он сможет с этим справиться.

— Кровью! — рыкнул он, подымая руку и берясь за руки братьев.

Они обменялись яростными хищными улыбками, словно волки.

Такие вот мы, с гордостью подумал Ганнон. Волки Карфагена, явившиеся, чтобы загнать и растерзать жирных овец Рима, пасущихся в их полях. Пусть селяне Италии дрожат, лежа в постелях, ибо мы не оставим нетронутым ни единого уголка их земли.

Главным в обрывочных воспоминаниях Квинта о дороге к Плацентии был ужасающий холод. Ветер все так же дул с севера мощными порывами, грозящими сбросить неосторожного всадника с коня. Хотя этого и не случилось, холод пронизывал Квинта насквозь, несмотря на тунику и теплый плащ. Сначала ему было тепло от азарта погони, потом — от страха, заставлявшего бешено биться сердце. А теперь пропотевшая одежда, казалось, оледенела. То же чувствовали и все остальные, поэтому, стиснув зубы, чтобы меньше стучали от холода, они продвигались дальше. После всего случившегося никто не хотел нарушать гробового молчания.

Потерявшиеся каждый в своем мирке отчаяния, двадцать кавалеристов, которых собрал Фабриций, не раздумывая направили своих коней туда, куда было приказано. Ссутулившись, запахнувшись в плащи, дрожа от холода, они являли собой жалкое зрелище. Как будто все и так знают, что войско Ганнибала одержало победу. На самом деле нет, подумал Квинт. Когда они сбежали, битва была в самом разгаре. Однако сложно было представить себе, что легионы Лонга смогут добиться победы с оголенными флангами.

Квинт чувствовал себя трусом, но его страх потихоньку ослаб, и он почувствовал себя в силах снова вступить в спор с отцом. Раз за разом пришпоривая пятками лошадь, он пытался поравняться с ним во главе их маленькой колонны.

Фабриций не был в настроении разговаривать.

— Заткнись, — рыкнул он, когда Квинт предложил повернуть назад. — Что ты знаешь о тактике?

Через некоторое время юноша совершил новую попытку. На этот раз Фабриций вступил в разговор.

— Когда кавалерия рассеяна и отступила, не бывает, чтобы она собралась с силами и вернулась в бой. Ты сам там был! Видел, как они все бежали, как я изо всех сил старался вывести как можно больше людей из боя. Неужели ты думаешь, что на ночь глядя, в такую погоду, они развернутся и снова пойдут навстречу галлам и иберийцам?

Он гневно взглянул на сына, и тот покачал головой.

— А тогда чего ты от нас хочешь? Совершить самоубийство, ринувшись на врага в одиночку? Какой в этом смысл, будь он проклят? И не говори мне ничего про «умереть с честью». Нет никакой чести умереть дураком!

Потрясенный отцовским гневом, Квинт опустил голову. Теперь, помимо труса, он чувствовал себя и полным идиотом.

Они долго ехали молча.

Наконец, Фортуна протянула руку измученным кавалеристам, когда они оказались у места, где Требию можно было перейти вброд. Когда они достигли восточного берега, уже почти стемнело. Чувствуя себя униженным, как еще никогда в жизни, Квинт обернулся и поглядел на быстро текущую воду, постепенно исчезающую в темноте. Снова пошел снег, и мириады белых мух закрыли от него реку. Все выглядело так тихо и мирно, как будто сражения никогда и не было.

— Квинт, — мягко позвал Фабриций сына. — Поехали. До Плацентии еще далеко.

Юноша повернулся спиной к Требии и понял, что то же самое совершил и по отношению к Ганнону и к их дружбе. Ощущая внутри пустоту, он сжал коленями бока коня и поскакал вслед за отцом.

Они были у Плацентии примерно через час. Еще никогда Квинт не был так рад увидеть стены города и услышать окрик часового. Перепуганные лица на стенах скоро отвлекли его от единственного желания оказаться в тепле. Слухи о битве дошли сюда раньше их прибытия. Несмотря на опасения часовых, звание Фабриция обеспечило беспрепятственный въезд в город, и им быстро открыли ворота. Пара вопросов командиру стражи, и выяснилось, что вперед них в город прибыли еще несколько кавалеристов. Судя по их невнятным рассказам, вся римская армия была уничтожена. Нигде не было видно ни Лонга, ни пехотинцев, и это лишь усилило страх воинов, охранявших город. Фабриция возмутили необоснованные слухи, и чтобы предотвратить их распространение, он тут же потребовал встречи со старшими командирами находящихся в городе войск.

Вскоре отец с сыном оказались замотанными в одеяла, их руки сжимали плошки с горячим бульоном, а обществом служил, ни больше ни меньше, Пракс, командир гарнизона. Остальных разместили где-то в казармах. Крепкий мужчина с румяным лицом, Пракс едва мог втиснуться в грязный льняной доспех, видавший и лучшие дни. Он нервно расхаживал по комнате, пока Фабриций и Квинт грелись у кованой железной жаровни.