— Откуда же мне знать? Ведь я всего-навсего бедная маленькая фея, а не творец мироздания, — иронично хихикнула Гвиневра, кажется, кого-то передразнивая. Кого-то, но только не Веттели, уж он-то никогда не думал о ней как о маленькой и, тем более, бедной.
— Ну конечно! Разве от тебя дождешься сострадания! — вновь хихикнула она.
Деревня пропала, зато гринторпский парк сохранился, более того, превратился в бескрайний лес, его заснеженные синие куртины теперь тянулись до самого горизонта, поглотив и ту холмистую равнину, где должен был располагаться Эльчестер — для города с
— Неужели они будут стоять такими всю зиму?
— Будут, — обещала фея и пренебрежительно поморщилась. — Ума не приложу, зачем ши нужно вбухивать столько сил на поддержание свежего вида своих берлог? Ты мне вот что скажи: мы будем и дальше любоваться ландшафтом через окно или всё-таки выйдем прогуляться?
— Идём! — обрадовался Веттели и попытался снять с вешалки куртку. Потом ещё раз попытался и ещё раз… Бесполезно. С
— Так часто бывает, — равнодушно заметила Гвиневра, терпеливо наблюдавшая за его усилиями из-под потолка. — Не мучайся, всё равно не отцепишь. Лучше завернись в плед.
— Хорош же я буду, разгуливая по
— Одевайся немедленно! — фея спикировала на стол и сердито топнула ножкой. — Скажите, какой щёголь деревенский — не может в одеяле на улицу выйти! А если ты простудишься, заболеешь и умрёшь — что я скажу твоей женщине? Об этом ты подумал? Бери плед, или я с этого места не сойду!
Выражение её остренького личика сделалось непреклонным, и Веттели понял, что спорить бесполезно: переупрямить женщину, всерьёз вознамерившуюся позаботиться о здоровье ближнего — задача почти невыполнимая.
Он взял плед, к сожалению, даже не подумавший прирасти к кровати, накинул на плечи наподобие плаща.
— Видишь: оделся! Идём!
Фея взглянула критически.
— А голова непокрытая!
— Голову я накрою потом, когда выйдем на улицу. Иначе мне сразу станет жарко, а потом просквозит, — нашёлся он. Укрываться одеялом на манер бабьего платка совсем уж не хотелось.
— Ладно, — милостиво разрешила Гвиневра. — На улице так на улице. Тем более, нам надо ещё кое-куда заглянуть, кое-кого навестить. Идём!
Она бодро устремилась по направлению к стене.
— Подожди, ты куда? — окликнул Веттели растеряно. — Вот же дверь!
Фея провисла в воздухе руки в боки.
— Добрые боженьки! Ну, зачем тебе дверь, если нам совсем в другую сторону? Когда ты уже отвыкнешь от своих материалистических предрассудков? Пошли, чудо моё! — она потянула его за палец. — И помни: ни звука! Иначе всё испортишь.
И они пошли. Прямо в стену, не представлявшую с этой стороны никакой преграды, кроме чисто визуальной. Пройти сквозь неё оказалось проще простого, но Веттели всё равно счёл упрёк незаслуженным: нельзя требовать от человека, прожившего в одних реалиях двадцать с лишним лет, чтобы он за пятнадцать минут привык к другим. Пришлось Гвиневре целовать его в нос, чтобы не обижался.
Хорошо, что она сделала это прямо в стене, иначе Веттели стало бы совсем неловко. И это тоже было бы «предрассудком», ведь обитатель помещения, в котором они оказались, сделав следующий шаг, увидеть их никак не мог, по крайней мере, до тех пор, пока им самим этого не захотелось бы. А Веттели этого не захотелось бы никогда, он даже не знал, что его соседом по лестничной клетке является ни кто иной, как зануда Хампти-Дампти. За два месяца они ни разу не столкнулись на лестнице, и дверь его всегда была заперта, и ни одного звука не доносилось из-за стены, поэтому Веттели пребывал в полной уверенности, что соседнее помещение просто пустует. А оказалось, там живёт историк. Чудеса!
Впрочем,
Посреди скучной-скучной даже с
— Это кто?! — панически подумал Веттели, от души надеясь, что на этот раз у него получится именно безмолвная речь.
Получилось! Мало того — прямо в голове тут же прозвучал ответ.
— Как — кто?! Ты что, своего коллегу не узнаёшь? Это же мистер Дампти! Мы вообще-то не к нему шли, просто через него короче.