Враг на рейде

Арка проходного подъезда посреди здания гостиницы уже виднелась за витриной аптеки «Камбура», отмеченная в осенней мороси янтарными разводами фонарей.

– Что это? – придержал Михаил гардемарина за хлястик шинели.

– Где?

Мишка мотнул головой вбок, в сторону ограды с чугунной решеткой, – там среди каменных столбов, чугунных узоров и тонущих в зыби деревьев метались какие-то тени. Слишком бодро для унылых прогулок осенним бульваром, когда он пуст, почти темен и даже вид городового скорее придает тревоги, чем спокойствия. Тем более городового не было в помине, а зря…

– Да на кой оно нам? – поморщился Мишка, и с этим Васька и сам готов был уже согласиться, но только внутренне, про себя.

Так-то, по мере приближения, он понимал, что место его, как настоящего русского офицера и джентльмена, как раз таки там. Где слышались удары – то будто в кожаный диван, то словно в говяжью вырезку; доносились приглушенная моросью матерщина, уханье и вопли как боевого характера, так и самого капитулянтского. Одним словом, общественный непорядок. И похоже, что копеечного разбору.

Не выходя из мрака, Васька присмотрелся: такое ощущение складывалось, будто «уголовный элемент», виденный им накануне на складе Арнаутова, откупился у полицмейстера фальшивым цыганским золотом и в полном составе явился сюда, выяснить, как водится, кто виноват и что делать.

Тотчас Ваське припомнилось, как явился тогда, к месту их с Мишкой заточения, штабс-капитан Бархатов и лихо, как тряпичных кукол, расшвырял бандитов. Так это вышло здорово, что самому Ваське захотелось сейчас же, чтобы casus belle – «повод для войны» – был, например, нападение на заклятую для них с Мишкой Е. Самойлову! И тогда бы он «джиу!» – одного, «джитсу!» – другого… Самойлова посмотрела бы на него глазами своими топкими зелеными совершенно по-новому, отведя, как обычно, мизинцем тяжелый медный локон, а Мишка, поняв наконец, что ничего ему тут не светит, глядел бы на них, словно бродяжка в кондитерской на недоступные пирожные…

Впрочем, и в этот раз «повод» был вполне достойный чести русского офицера и прочая.

Теперь, подобравшись поближе, прильнув к мокрой морщинистой коре старой софоры, Василий сумел рассмотреть в темноте, что большая часть «темных личностей» с непростительной дерзостью осаждала припертого к афишной тумбе подпоручика в нестроевой шинели Адмиралтейства.

А поскольку две звездочки на серебряном шитье погона давали подпоручику ровно столько же прав, а вернее, зауряд-ограничений, сколько и корабельному гардемарину, то помочь товарищу в несчастье было, как ни крути, делом чести…

Гардемарин, почувствовал прилив крови, жар в висках и нестерпимое желание немедленно отыскать под ногами дубину побольше или камень потяжелее… Но тут же одернул себя. Как бы оно смотрелось, если бы при погонах с золотым якорем он кинулся на бандитов, как прачка с качалкой на воришек белья?..

Да уж, вид был бы «не комильфо».

Совсем как у жертвы разбойного нападения.

Та и впрямь выглядела отнюдь не геройски. Бледный, как поганка, с перекошенным ртом – просто позорище на фоне бравых унтеров с афиши над его головой: «На табакъ солдату. Кружечный сборъ…»

– Господа, вы меня с кем-то путаете, господа… – панически блеял Адмиралтейства подпоручик, притиснутый к мокрой афише жилистыми кулаками, смявшими красные петлицы воротника. Красный же револьверный шнур холостым концом болтался на борту шинели, обернутый вокруг шеи, точно петля незадачливого самоубийцы.

Казалось даже, что стоит злосчастный подпоручик на цыпочках, будто на шаткой табуретке виселицы.

«И что ему вздумалось гулять ночью? – сердито подумал Васька про крепостного офицеришку. – И как надо струсить, чтоб так запросто револьвер отдать? Сейчас бы хоть со страху пальнул бы, и то дело!..»

Васька внутренне осекся, а внешне покраснел еще больше. Понял, что мысль его негожа флотского братства, нехороша, и оттого разозлился пуще прежнего.

Отгоняя теперь всякую мысль вовсе, он рывком выскочил из-за дерева:

– Не сметь! Разойдись! Полиция!..

Последнее было настолько лишним, что Васька даже быстро оглянулся – нет ли и в самом деле полиции? Не хватало еще, чтобы городовые потом покатывались со смеху в околотке, рассказывая анекдот про храброго гардемарина, что, бросаясь на абордаж, маму звал…

Василий обернулся, кроме того, еще и надеясь увидеть за спиной подкрепление в лице Михаила. Околоточного, прости Господи, не было, Мишка, слава богу, был. Но стоял как вкопанный, уставившись…

Васька довернул голову туда, куда его товарищ всматривался пытливым взглядом, словно силясь узнать кого-то в стремительно приближавшемся из темноты господине…