Враг моего врага (СИ)

Все это текло в моих мыслях, пока я разглядывал её увеличившуюся после родов, но все еще высокую грудь. Да и линия бедра, после родов, стало крута, как горный серпантин. Аж дух захватывало. Моющие нас молоденькие служанки первые увидели признаки просыпающегося во мне интереса к разговору с женой. Они густо покраснели, но старательно делали вид, что ничего не происходит. А вот фрейлины Адель шкодливо захихикали.

Сперат обычно в этом месте начинал петь своим густым басом. Но сейчас его не было, он помогал Гвене обосноваться на новом месте — Адель выделила ей отдельную комнату и послала несколько своих нарядов. А Ланс просто с пыхтением переступил с ноги на ногу, повел плечами, слегка лязгнув доспехами и затих.

— Как и всегда среди низких людей, дело оказалось легко решаемо деньгами. Я дала несколько серебряных монет и горожане Паустика ушли недовольными, но без претензий, — закончила свой рассказ жена. И только после этого сказала то, что хотела. — Может тебе стоит так же поступить с горожанами Караэна?

Я с усилием заставил себя вспомнить, что она говорила. Так, вроде моя пехтура повадилась красть овец в округе. Паустик — скопище из трех десятков домов. Я даже не уверен, все ли они жилые. Построены неподалеку, прижавшись к стене Таэна одной стороной. Адель назвала это городом, поскольку эти домики были расположены на высоком фундаменте, дополнительно укрепленном грубой стенкой из обломков. В этом мире стена делала любую деревеньку с парой десятков домов городом. Дело было не в размере а, скорее, в военной силе. Так же как пехотинец всегда будет «крестьянин», а всадник уже «человек».

— Купить их? — не совсем понял я её мысль.

— Отнестись к ним так, как они того заслуживают, — непонятно ответила Адель. И замолчала. Мне вспомнилась поговорка «Когда женщина молчит, лучше её не перебивать». Я сдержал улыбку и промолчал. Но не потому, что не хотел нарушать её молчание, просто знал, что просто надо дождаться, пока не выскажется. К тому же, она часто говорила дельные вещи.

Нас облачили в тонкие ночные рубашки. Я устроился под канделябром с пятком свечей и открыл книгу, полистать на ночь — как раз, пока Адель расчесывали и обмазывали кремами её фрейлины и служанки, у меня было около получаса времени. Это спровоцировало её на продолжение разговора.

— Прости меня, мой муж, мой господин. Но я не так сильна умом и не столь проницательна, как мужчина, — сказала она, не оборачиваясь. — Потому никак не мог прозреть твои замыслы. Отчего ты отказываешься от заслуженных почестей? Отчего не займешь твое по праву место главы Собрания Великих Семей Караэна? Зачем ты даешь простолюдинам резвиться в городе, как свиньям на выпасе, вместо того чтобы выбрать надежных и преданных людей и поставить их Городским Советом? Отчего…

Она замолкла. Поднесла свою ухоженную ручку к глазам. Фыркнула и ткнула её фрейлине под нос. Та тут же извлекла изящную серебряную пилку с гранатовой рукояткой и стала править ноготок.

Я отнесся к её вопросу серьезно. Эта женщина не только мать моего сына и будущих детей, но и совладелец бизнеса, партнер во всех смыслах. Будет неправильно настроить её против себя. Но и слишком много откровений тоже делать не хотелось. К тому же, её плохо прикрытая критика, во многом резонна. Я буквально выбросил в толпу все привычные для этого мира рычаги управления — городские палаты мне толком не подчинятся, сила боевых магов из семейных военных корпораций в лице Собрания Великих Семей тоже. Ведь их теперь возглавляю не я. И даже местное основное средство производства, земля, тоже мной распродана.

И сейчас, то ли после того как я пощупал Сердце бога, то ли просто поумнел, но я склонен был с ней согласиться. Я пытался провести реформы, но сделал это слишком резко, не обеспечив переходной период. У местных нет идеи, картинки любой формы республиканского правления. Они привыкли жить в размытом правовом поле где общность интересов среди разных групп часто временна, а часто её нет. Они как реликты архаики в моем мире, опираются на семьи и тесно спаянные опять же родственными и общим хозяйством сообщества. А все вокруг априори воспринимается как враждебное. Только в моем мире условный враг, который хочет всех убить и изнасиловать государство, то тут такой враг буквально за забором. Противостояние всех против всех, постоянная готовность к насилию — даже не обязательно из-за глобальных разногласий, как у крестьян и крупных землевладельцев-аристократов, а даже одних и тех ремесленников, но из разных гильдий. Единственное, что их бы могло объединить, так это общая опасность. Без неё они они превратятся в пауков в банке. Им нужен самый страшных и большой паук, такой как мой отец, которому бы скармливались соперники. Это была простая и понятная система. Даже если тебе лично вдруг не повезло, и ты пойдешь на корм паука следующим— ты знал правила игры, вини только себя.