Враг моего отца

В кухне пришлось побороться за место — рыжая уже готовила что-то типа запеканки. Пришлось сократить площадь ее нахождения по-честному — пятьдесят на пятьдесят, и вытеснить ее чуть ли не на подоконник. Зато ближе к холодильнику. Еще и Кристину посадил перед собой, чтобы эта лесбиянка не имела возможности строить ей глазки. Но не тут то было.

— Кристина, будешь мятный чай? — чирикала она.

— Буду, — улыбалась ей моя гаптофобка.

Я только надеялся, что бульканье осьминога заглушает скрип моих зубов.

— А где вы были?

— Мы со Славой гуляли по городу. — Кристина облизнулась, едва отпив чая. — Вкусно!

— Лучше вина бы выпила, — проворчал я.

— Буду, — согласилась она тут же.

— Зачем так рано вино? Может, лучше всех подождать?

Рыжую захотелось стукнуть. И этот ее похотливый кошачий взгляд, что отражался в дверце шкафчика перед разделочным столом, бесил.

— Хватит на всех, — процедил… и едва не рассмеялся.

Боже, как же хотелось жить! Вот же он — вкус к жизни! В бокале вина, который протягиваешь женщине, в ее игривом взгляде и непонятной улыбке. Тишина, если не считать назойливой рыжей пиявки, вливалась в легкие вместе с вдохами, ароматами еды и треклятого мятного чая, который перебивал тонкий запах вина в бокале. Но все это было ерундой… Я никогда не чувствовал, чтобы время настолько замирало. Даже в Италии на винограднике нет такого ощущения… А здесь, в Лиссабоне, время вдруг встало.

— Я тоже буду, — нарушила мои границы Фабия, заглядывая через плечо. — Осьминог жестковатый может оказаться…

— Я буду любой, — поддержала меня Кристина. — Никогда не ела.

— Нам больше достанется, — наконец, улыбнулся в тему, потому что губы давно кривились в неуместной усмешке. Когда Фабия в ожидании огладила плечо Кристины, я поставил бокал обратно и повернулся к ним. Да уж, с бабой я еще не конкурировал. И не особо умел это делать, поэтому просто схватил Фабию за затылок и притянул к себе: — Фабия, мы, русские, сильно нетолерантны в основной массе, ты же знаешь, поэтому не рискуй. Кристина занята. Капито? — прорычал ей в побледневшее лицо.

Пиявка обхватила мои запястья и хлопнула глазами пару раз:

—  Капито, — униженно процедила она.

— Вот и умничка, — добавил я по-русски и выпустил «прили-падлу».

Кристина даже бровью не повела:

— Вино — класс! — отсалютовала бокалом.

— Я рад.

Я был так рад, что ничто больше, казалось, не могло это испоганить. Даже Марика, ворвавшаяся в кухню после съемок, и вся ее команда, раскидавшаяся ровным слоем по всем горизонтальным поверхностям разного уровня. Первая — зрелище не для слабонервных, но и она меня не раздражала. Тем более, в отличие от Фабии, умела боготворить мужика на кухне. И вообще — мужика.

— Сла-ва, это потрясающе! — закудахтала она рядом. — Осьминоги! Вино! Как ты угадал, что нам есть, что отметить?!

Хвалить ее запрещено ей же.

— Ну должна же ты хоть раз снять шедевр, Рика, — кинул я суровый взгляд на рыдающую Фабию. Не щадил ее — выдал пять больших луковиц им на пару с Кристиной. Но у Кристины, как потом выяснилось, были линзы. А вот рыжей не повезло, что не могло не радовать.

— Все мои шедевры впереди! — она украла у меня бокал и обернулась к гостиной. — Слушайте все! Сегодня отмечаем!

Одобрительный возглас был, скорее, выдрессированным годами вариантом реакции на любое предложение своего безумного режиссера, но настроение только улучшилось. Народ потянулся за пивом, потом — за пирожками Фабии.

=31

Я даже сам снизошел до одного под убийственным взглядом рыжей. Во дворе разожгли костер в мангале, притащили шампуры, намыли картофеля для запекания и вытащили стол на террасу. Я кидал опасливые взгляды на Кристину, но каждый раз от сердца отлегало — улыбалась. Искренне, расслабленно, пила вино и общалась с командой. Народ уже был в курсе, вокруг нее деликатно не толпились, но и не избегали — ровно так, как нужно, чтобы человек не чувствовал себя неловко.

Когда треклятое головоногое, наконец, приготовилось, я уже истосковался по ней. Поэтому, накидав себе в тарелку порцию для нас двоих, передал ложку режиссеру и приказал накладывать по тарелкам.

— Ну ты как?

— Слава, я сейчас от голода сдохну! — сложила она смешно бровки домиком.

Я рассмеялся и поставил ей на колени тарелку:

— А пирожки Фабии?

— Я решила не изменять твоему осьминогу, —она с энтузиазмом взялась за вилку.

— Вот откуда в тебе это? — улыбнулся шире, уже предвкушая то самое зрелище, которое не желал пропускать с момента креветок в самолете.

— Что? — и она зажмурилась от удовольствия.

— Ты очень изящно и естественно привязываешь к себе мужчину. — Она захлопала глазами, переставая жевать. — Ну вот опять, — усмехнулся я. — Не изменяешь мне с пирожками…

— Не тебе, а твоему осьминогу, — облизнулась она. — Подожди, я еще не начинала тебя хвалить…

— Пощади мое сердце! — вскинул глаза к небу.

— Нет, — и она наколола очередной кусочек на вилку. — Слава, это вкусно просто до слез…

— Замолчи, Куваева, — предупреждающе оскалился, почти не обращая внимания, насколько ее фамилия потеряла прежнее значение.