Враг империи

– Зачем ты так, Рик? Им я уже ничем не могу помочь. Следовало раньше заключить со мной сделку, тогда я сумел бы сохранить им жизнь. А теперь кто—то должен ответить за покушение на императора. Тебе я устрою побег, а их казнят. Иначе нельзя. Но я отдам тебе Дарианну. Не сердись, мой мальчик, – Вериллий успокаивающе поднял руку, – я же вижу, тебе нравится принцесса. Еще не поздно остановить работу с ее сознанием. Мы только сотрем некоторые линии памяти, чтобы у девушки не возникало вопросов о том, что случилось с ее отцом, и какова была наша роль в этих событиях. Ты получишь прекрасную жену. Или, если хочешь, любовницу.

Мне даже злиться на него не хотелось. Что толку? Как можно сердиться на упыря и негодовать по поводу его кровожадности? Упырь – он и есть упырь. Его можно только уничтожить. А Верховный, вдохновленный моим молчанием, которое он принял за сомнение, продолжал:

– А может быть, тебе нужна Галианна? После смерти Ридрига она освободится. Можешь забрать ее. Или обеих. Если хочешь, и Айшет привезем.

Я почесал затылок, глядя на Вериллия даже с некоторым любопытством. Вроде умный же человек, а дурак! Он что, всерьез считает, что жизни своих друзей я обменяю на деньги, главенство в Совете и подобие эмиратского гарема? Пусть девчонки будут счастливы. Только бы он оставил их в покое.

– Я вижу, ты понял меня, мой мальчик, – голос мага стал торжествующим. – Ты согласен, так? Вот и славно. А о так называемых друзьях не жалей. Кому нужен эльфийский ублюдок, даже не обладающий магическим даром, и бывший волшебник, превращенный в чудовище? Скоро у тебя будут настоящие друзья – богатые, знатные и сильные.

Я вздохнул и произнес тем же тоном, каким Верховный обратился к тюремщику:

– Пошел вон.

Лицо Вериллия омрачилось. Я ожидал вспышки гнева, проклятий, угроз. Вместо этого маг посмотрел мне в глаза и со словами: – Мне очень жаль. Прощай, Рик, – вышел из камеры.

Чего привязался, спрашивается? Мне даже показалось, что в его холодных глазах что—то влажно сверкнуло. Слезы? Да не может быть. Наверное, отблеск свечи. Я остался в темноте и просидел всю ночь, думая обо всем… и ни о чем. Ждал страха, но его все не было.

Утром ко мне вошел тюремщик и накинул мне на плечи черный плащ с капюшоном. Такие я видел на тех несчастных, которых сожгли на площади. Я спросил:

– А как насчет последнего желания и завтрака для приговоренного?

– Перебьешься! – фыркнул мой неподкупный страж. – Ишь чего захотел! Безлужникам не положено. Если, к примеру, приличный убийца или душегуб какой, который своими руками дело делает, тогда конечно! Мы со всем уважением. А на темных магов государство свои денежки не тратит. И так сдохнешь, без завтрака. Демоны во мраке тебя накормят!

Хихикая над своей шуткой, он впустил в камеру стражников с двумя магами. Повторилась та же процедура, что и при доставке в суд. Сидя в карете с завязанными глазами, сквозь тарахтение колес я слушал звуки просыпающегося города. Вот прогрохотала карета, проскакал всадник. Зазвенел веселый крик уличного торговца: «Пирожки! Пирожки горячие!» Экипаж остановился, и я услышал гудение большой толпы. Меня под руки вывели наружу и потащили куда—то вверх по ступеням. Понятно, на помост. Поставили к столбу, приковали к нему и только тогда сняли повязку. Маги встали по обе стороны от столба, чуть позади. Передо мной расстилалось людское море. На казнь собрался, наверное, весь город. Людей было так много, что мой взгляд не мог увидеть в толпе отдельные лица. Все сливалось, плыло перед глазами, превращалось в сплошную колышущуюся массу…

– Привет, лейтенант! – прокаркал хриплый голос.

Я дернул головой, чтобы скинуть закрывавший обзор капюшон. С третьей попытки мне это удалось, и я повернулся направо, желая рассмотреть обладателя этого страшного хрипа. Лучше бы мне никогда этого не видеть! К столбу справа от меня был прикован Лютый. Он, как и я, избавился от капюшона и теперь смотрел на меня, пытаясь улыбнуться разбитыми, с коркой засохшей крови губами. Его лицо было черным, один глаз затек и не открывался, и я содрогнулся от мысли, что, возможно, под этим изуродованным веком больше нет глазного яблока. Волосы Ома слиплись от крови и свисали жесткими бурыми сосульками. Под черным плащом не видно было, во что превратилось его тело, но я был уверен, что оно тоже покрыто ранами. Лютого пытали, жестоко и долго. И наверное, сохранили жизнь лишь для того, чтобы отобрать ее принародно, в торжественной обстановке.

– Я ничего им не сказал, лейтенант, – просипел Ом.

– Не разговаривать! – рявкнул стоящий за моим столбом маг.

– А что ты мне сделаешь, придурок? Сожжешь? – поинтересовался капрал.