Врач без комплексов

— Вы один из крупнейших роддомов нашего города. Не элитный, с хорошей репутацией, — осторожно подбирала слова Женя, боясь обидеть хозяина учреждения, уже разлившего чай и теперь расставляющего на столе с хлопотливой ловкостью опытной хозяйки сахарницу, конфетницу и плетенку с печеньем. — Наверняка у вас время от времени случаются отказы от новорожденных. Мы бы хотели изучить статистику, узнать, принимаются ли какие-нибудь меры сотрудниками роддома и социальными работниками для их предотвращения. Ведется ли какая-то работа с матерями, с их семьями и как эти мамаши объясняют свои поступки. — Мамаши-кукушки вызывали у нее чувства сугубо негативные, и ей было глубоко наплевать на их горести-печали, которыми они прикрывались, бросая собственных новорожденных детей, беспомощных, таких чистых, светлых, нуждающихся в любви, заботе и защите. Хватило ума и времени с мужиком переспать, не озаботилась мерами предохранения, выносила, родила? Вот теперь расти и заботься. Потому что это вчера ты была безответственной вертихвосткой, а сегодня ты мать. И изволь соответствовать. А еще надо разыскивать папаш и обязывать их содержать собственное потомство, потому как для зачатия ребеночка, как известно, нужны двое. А особо несговорчивых и жадных на лесоповал, или в шахту, или еще на какие-нибудь тяжелые работы, чтобы остальные дрожали, сердито раздувая ноздри, рассуждала Женя.

Несмотря на свои двадцать шесть, почти уже двадцать семь лет, она отличалась почти детским максимализмом. Вероятно, это самое качество помогало ей с такой маниакальной настырностью и принципиальностью доводить до конца все свои расследования, оставаясь безжалостной к преступникам, не пытаясь оправдывать их поступки и вдаваться в их резоны и не особо заботясь о возможных последствиях, грозящих ей, как автору передачи.

Хотя государство наше тоже хорошо, ворчала она про себя, пока главврач задумчиво накручивал на палец нежный, упругий, золотой завиток за ухом. Плакаться по телевизору, во сколько обходится содержание сирот в детских домах, на это у них ума хватает, а помочь матери-одиночке — нет. Имеется в виду по-настоящему помочь, а не кинуть ей подачку, на которую не то что ребенка прокормить нельзя, а даже хомячка.

Подумав про хомячка, Женя вдруг сообразила, что сидит молча, надувшись, глядя куда-то в стену под недоуменным взглядом Аркадия Ивановича.

— Простите, — смущенно буркнула Женя, пододвигая к себе чашку. — Вот, собственно, о какой помощи я хотела вас попросить. Ну и конечно, адреса, телефоны этих отказчиц. Возможно, кто-то из них согласится со мной встретиться.

Поняв, что репутации возглавляемого им медицинского учреждения ничего не угрожает, так же как и отдельно взятым его сотрудникам, Аркадий Иванович подобрел, расслабился и с удовольствием глотнул остывшего чаю.

— Если женщина приняла подобное решение, то ей следует написать заявление об отказе от ребенка в роддоме. В этом случае все документы передаются из роддома в органы опеки, а ребенок помещается в дом малютки, — объясняла Жене старшая акушерка Светлана Игнатьевна, к которой журналистку направил Аркадий Иванович для дальнейшего изучения вопроса. — При добровольном отказе от ребенка мать не лишают родительских прав на протяжении шести месяцев, по закону ей дается время подумать и, возможно, изменить свое решение. По истечении этого срока ребенку может быть назначен опекун.

— А бывают такие случаи, что мать отказалась от ребенка, а отец его забрал? — спросила Женя, делая пометки в блокноте, записывать на диктофон беседу она не стала.

— Теоретически да. Если мать не забрала ребенка из роддома, то по решению органов опеки забрать ребенка имеет право в первую очередь отец. Но на моей памяти такого не было, — пожала плечами акушерка. — Если отец также не забирает ребенка, то это право получают бабушки, дедушки и другие родственники.

Лишение родительских прав производится через шесть месяцев. На протяжении этого срока ребенок находится в государственном учреждении.

— Неужели, взяв ребенка на руки, они могут так легко с ним расстаться? — пытаясь справиться с рвущимся наружу осуждением, проговорила Женя.

— Некоторые потому и брать не хотят, чтобы легче было, а другие понянчатся, как с игрушкой, а потом чирк бумажку, только их и видели. — В голосе акушерки слышалось презрительное неодобрение. — И ведь ладно бы от больных отказывались или от инвалидов, еще можно понять. Здоровеньких бросают, — вздохнула Светлана Игнатьевна. — Хотя надо отдать должное, в последнее время таких случаев стало крайне мало. Вот в конце девяностых — это был ужас!

— А вы сможете дать мне адреса и телефоны таких женщин, ведь они оставляют свои данные, когда пишут отказы?

— Ну, разумеется. Точные данные из архива завтра мы для вас подготовим, — уже провожая Женю к выходу, говорила старшая акушерка Светлана Игнатьевна, — но я не думаю, что кто-то из них захочет с вами встретиться, к тому же адреса и телефоны у женщин могли давно поменяться.