Вполне современные девочки

Он был ошеломлен. Это было правдой. Да, он следил за Патрицией и полагал, что она не подозревает об этом; кроме того, он был уверен, что ему известен каждый мужчина, с которым она когда-либо виделась. Теперь навязчивая мысль о мужчинах, с которыми она могла изменять ему, омрачила их отношения, и он был взбешен. В то же время явно усилилось прежде смутное желание проверить ее девственность (или в данный момент предполагаемую девственность), желание, которое то увеличивалось, то исчезало с годами. Он пересел на голубой атласный диван, где сидела Патриция, — худой самодовольный кот.

— Я выгоню всех этих проклятых детективов! — злобно прорычал он, усаживаясь к ней вплотную и обнимая ее за голое плечо. — А ты, Патриция, как ты могла обмануть меня?

— Я обманула тебя, Говард? Ну знаешь! — промурлыкала она.

— Ты позволила мне думать, что ты не знаешь о слежке за тобой. Вот это ловкий трюк! — Его рука заскользила по ее голой руке… Ты позволила мне думать, что ты верна. — Его рука вновь поднялась по ее обнаженной руке и остановилась на тонкой шее.

— Может быть, я была верной, Говард, а может быть, и нет… Теперь ты никогда не узнаешь, так ведь? — сказала она с несвойственной ей застенчивостью. Она сорвала его руку с шеи и отбросила ее в сторону. — Но ты, Говард, оказался ужасно неразборчивым.

— Не глупи, Патриция.

Он снова поднял свою руку и запустил пальцы в ее белый, мягкий загривок.

— О да, ты такой, Говард, — сказала она с уверенностью, которая встревожила его, и он резко убрал руку с ее шеи.

— Как ты можешь быть такой уверенной? — спросил он.

— Потому что я тоже держала тебя под наблюдением, Говард.

— Ты что? — отрывисто сказал он.

— Да, — она улыбнулась, зная, как это открытие неприятно уязвит его, прилагающего столько усилий, чтобы сохранить все в тайне.

Ощутив на этот раз приступ бешеного сексуального желания, он рванул лиф ее платья, обнажая маленькую, но прекрасную грудь. Он прильнул к ней ртом, резко покусывая соски, в то время как его рука ринулась под длинный подол халата и поднялась к ее бедрам. Она не была готова к такому штурму, но все же ей удалось сохранить хладнокровие. «А почему бы и нет?» — подумала она. Ей было далеко за двадцать пять, и она вот-вот выйдет замуж за Уолта Блэмонда. Почему бы ей не приобрести некоторый опыт? Почему бы не попробовать воду прежде, чем бросишься плавать? Кроме того, она ждала Говарда Хагса много лет и, конечно, имеет право знать, каков он как любовник, особенно теперь, когда она может сделать это, не компрометируя себя и одновременно давая Говарду повод думать, что не устояла.

Она упала на диван, как будто бы только под тяжестью его тела. Она не проронила ни звука, но изобразила на своем лице сначала крайний ужас, а затем покорность. Она так тяжело застонала, когда Говард начал задирать ее халат, что он не мог понять, от страсти это или от ужаса. Но он уже не мог остановиться, чтобы выяснить это, и, ворвавшись в нее, был рад узнать наконец, что символ ее девственности оказал ему сопротивление. Он скользил дальше и всеми силами сдерживался, чтобы не извергнуться преждевременно, ибо был не уверен, как будут восприняты его намерения. Вдруг он почувствовал, как ее длинные ненакрашенные ногти впиваются в его спину, и застонал от боли и удовольствия, не пытаясь определить, было ли это страдание от его натиска или неукротимостью страсти. Его рот нашел ее, и он почувствовал укус ее зубов, впивающихся в его губу, а затем ее содрогание и вздох; наконец он полностью высвободился, убедившись прежде всего, что она хотела его.

Но, задержавшись затем в ней еще немного, наслаждаясь в изнеможении отдыхом, он был внезапно оглушен сильным ударом по голове настольной лампой. Изумленный, он спросил:

— Почему, черт возьми, ты сделала это, Патриция? Ты что, спятила?

— Как ты смеешь так вульгарно выражаться в моем присутствии? И это после того, как ты столь гнусно воспользовался нашей дружбой!

Она зарыдала.

Впервые Говард видел ее плачущей. ПАТРИЦИЯ УИНФИЛД НИКОГДА НЕ ПЛАКАЛА! Ее слезы смутили его. Неужели это было изнасилованием или совращением? Или, в конце концов, она просто уступила? Он никогда не узнает этого, что было чертовски досадно. Для собственной безопасности он сделал попытку извиниться, хотя это оказалось нелегко.

БОЖЕ! ИЗВИНЕНИЕ ЗА ТО, ЧТО ЛЮБИЛ ЕЕ! Самое нелепое, что ей когда-либо приходилось слышать… В это невозможно поверить… Но хуже всего было то, что сам акт любви оказался нестоящим тех лет, которые она потратила на поиски идеального Говарда Хагса. Но ей некого было винить, кроме себя самой. Она была одурачена. Прежде всего тем, что Говард оказался техасцем, а не калифорнийцем.