Впервые. Записки ведущего конструктора

— Крутились будь здоров, дорогой! Ваша-то первая сборная здесь. А корабль-то какой? Сам понимаешь. Печенкой чувствовали каждый болтик. Не для Иван Иваныча собирали. Но без «бобов» не обошлось. Про антенные дела я тебе по телефону докладывал. Думаешь, приятно нам было?

— Да-а… И Сергей Павлович здесь нервничал. Я пытался ему сказать, да где там. Ты его знаешь.

— Знаю. Еще разок «познакомиться» пришлось.

— Это когда же?

— А вот когда ему директор завода о посылке по частям докладывал. Мы трое в ОКБ в его кабинете у телефона были. Роман Анисимович начал, но вскоре замолчал, только краснел и слушал. А потом молча трубку Борису Ефимовичу передает. Тот только половину фразы произнес и тоже в режим приема перешел. Потом мне трубку протягивает. СП, видно, не кончил говорить, и конец его фразы мне выслушать пришлось. А она как раз и предназначалась вашему заму, дорогой мой начальник! Ну, не прямо, а через Бориса Ефимовича. А попала-то прямо. Пришлось мне сказать, что я сам все хорошо слышу. СП осекся на секунду, а потом говорит: «Ну и хорошо, что сами слышите. По крайней мере, без искажений». Может, мне заявление подавать — по собственному желанию, а?

— По собственному? Не спеши. Я раз подал. Его СП взял, в свой сейф запер и сказал, что отдаст его мне когда-нибудь потом, через несколько лет. Было такое. Не советую. Если надо, он и сам уволит. Меня вчера уволил: «Пешком по шпалам!» Но знаешь, говорят, что кого он не увольнял тут, тот плохо работает. Ну, ладно, давай делом заниматься. Скобу для люка привез? Помнишь, я просил?

— Скобу не успели. Щиток полукруглый привез — низ люка прикрывать. И то в такой спешке его делали — окрасить как следует некогда было. Чтоб не затерялся на складе, на нем твою фамилию краской написали.

Несколько дней назад мы сообщили на завод о том, что срочно нужно изготовить специальную ручку-скобу. Она намного облегчила бы посадку космонавта в кресло на старте. К старту ее, конечно, привезли бы, но по плану на завтра была уже намечена тренировочная посадка здесь, в монтажном корпусе.

Часов в одиннадцать вечера в зал зашел Сергей Павлович и, подойдя к группе испытателей, где был и я, спросил, как мы готовы к завтрашним тренировочным посадкам. На меня, как мне казалось, он смотрел не как на уволенного. Очень не хотелось огорчать его злополучной скобой, но делать было нечего, пришлось говорить. Главный сверкнул глазами, но без особого раздражения пробурчал:

— Выговор за эту скобу вам обеспечен!

Видя, что он не очень рассердился, я, стараясь смотреть мимо него, тихо произнес:

— Выговор, Сергей Павлович, вы мне объявлять не имеете права…

Все притихли. У Королева сверкнули глаза, на скулах заходили желваки:

— Это как же вас понимать?

— А так. Я не ваш сотрудник. Вы же меня вчера уволили…

Свирепейший взгляд, и тут же… хохот.

— Сукин ты сын! Ну, купил! Ладно, старина, не обижайся. Это тебе так, авансом, чтоб быстрее вертелся. А скоба чтоб завтра к девяти ноль-ноль была. Где достанешь, меня не касается.

Скобу к 9.00 сделали в местной мастерской.

Перед прилетом на космодром первая шестерка будущих космонавтов доказала компетентной комиссии, что месяцы подготовки не прошли даром. Экзамен был сдан блестяще. Но помимо специальных знаний и приобретенных навыков комиссия рассматривала и подробные психофизиологические данные каждого претендента. Решение было единодушным: все шестеро одинаково полно и хорошо подготовлены к первому полету.

Однако требовалось выбрать только двоих: первого и дублера. И вот тогда, с учетом всего предусмотренного, а также того, что не было предусмотрено — максимального количества положительных свойств человека, в том числе таких, как личное обаяние, доброта, способность сохранять эти качества в любых ситуациях, были названы две фамилии: Гагарин и Титов.

На столах в скафандровой лежали два подготовленных комплекта «доспехов», точь-в-точь таких, в которых предстояло лететь Гагарину или его дублеру. Чтобы случайно не повредить летных скафандров, все тренировочные работы проводили в запасных.

Первым одевается Гагарин. Сначала — тонкое белое шелковое белье, затем — герметичный костюм со сложной системой вшитых в него трубок для вентиляции. Следующие детали туалета — капроновый ярко-оранжевый маск-чехол, легкие кожаные высокие ботинки и, наконец, специальные перчатки на металлических герметизирующих манжетах. Федор Анатольевич внимательно наблюдает за процедурой одевания, изредка вмешивается. Каждый этап тщательно продуман и предварительно оттренирован: только нужные движения, только нужные вещи под рукой — все надо делать быстро, четко.