Впереди - ледовая разведка

Однажды Владимир Грищенко и еще кто-то из полярников взяли нивелир и отправились в дальний конец острова – километров за семь – делать съемку рельефа. (Аквалангисты изучают не только подводный рельеф льда, они изучают лед и с поверхности, чтобы можно было сравнивать, устанавливать зависимость.) Неожиданно погода испортилась, задул ветер, началась пурга. В двадцати метрах ничего не разглядишь. А мороз под сорок. Такой морозец да еще с ветерком все равно что градусов семьдесят.

Геннадий сел на «Буран» и поехал за ребятами. Искал их в этой круговерти часа два. Ехал по следам. Потеряет следы – ищет, найдет – едет дальше. Наконец наткнулся на них – лица обмороженные, бороды ледяной коркой покрылись. Бредут еле поднимая ноги. Но им только казалось, что они идут к лагерю. Они сбились с пути и шли совсем в другую сторону.

Спасибо «Бурану». Так бы пришлось поднимать по тревоге всю станцию и на поиски ушло бы много часов.

В каких только переделках не побывал «Буран» на СП, какие только морозы не выдерживал!

Однажды он даже купался.

…Геннадий ехал на «Буране» по дрейфующему острову и вдруг услышал треск. Не успел даже сообразить, в чем дело, как очутился по горло в ледяной воде. Оказалось, попал в снежницу – летом под солнцем по айсбергу текут реки, разливаются озера, а осенью они покрываются коркой льда, да еще снежок сверху – такую снежницу и не заметишь…

Выбрался на лед, снял валенки, отжал портянки. «До лагеря прилично было – километров пять. Летел как пташка – только пар шел. Наверное, не один рекорд побил. Ну а на следующий день пришлось мне совершить самое мелководное в жизни погружение».

Надо было доставать «Буран». А как его достанешь? Геннадий натянул гидрокомбинезон и погрузился в воду. Он зацепил тросом «Буран». Потом вместе с трактористом пробили лед до края снежницы, зацепили другой конец троса за трактор и вытащили снегоход. Так на буксире, он и приехал в лагерь. Потом Кадачигов подтащил снегоход к дизельной, накрыл его брезентом и под брезент подвел рукава авиационной печки, какими греют в Арктике самолеты, и часа три сушил «Буран». А когда заправил его, снегоход завелся сразу же.

— Вот видите, — сказал Геннадий полярникам. — У меня снегоход подводный. Он в любых условиях работает.

…Сегодня на дрейфующих станциях к этому виду транспорта так привыкли, что без него уже не обходятся. На аэродром съездить – на «Буране» К палатке гидрологов добраться – на «Буране». Посмотреть, как вырастают у края айсберга торосы, — на «Буране».

Однажды Кадачигов сказал:

— Если бы Рокуэлл Кент мог посмотреть на льды из глубины океана, он бы увидел такую красоту, какую еще не встречал.

Заглянуть в мир льда суждено пока немногим. Уж слишком огромен риск – работать у Северного полюса под водой. Случись что – до Большой земли сотни и сотни миль. А под ногами – Ледовитый океан.

И хотя Владимир Грищенко и Геннадий Кадачигов впервые спускались с аквалангом в Ледовитый океан в разных районах, поднявшись, оба сказали почти одно и то же:

— Братцы, там как на другой планете. Кажется, в совсем иной мир ты попал.

Мир льда.

Об этом мире, о таинствах его и о причудах Кадачигов может рассказывать часами. Я всегда слушал эти рассказы с завистью.

— Ты понимаешь, кто хоть однажды увидел лед из-под воды, тому лед будет сниться даже ночью. Эту красоту невозможно забыть.

И все же я не верил ему на все сто. Человек увлеченный, легко загорающийся, он явно преувеличивал. И вся эта планета гармонии, тишины, величия существует, конечно, лишь в его воображении.

Но однажды, прилетев на дрейфующую станцию «Северный полюс», я уговорил аквалангистов взять и меня в очередное подводное путешествие.

…Неделю ходил я по дрейфующему льду, преспокойно спал в домике, уплетал за двоих в кают-компании, а тут вдруг впервые понял, что подо мной – трехкилометровая бездна. Первое ощущение – ну и далеко же придется падать… Да, неуютно здесь. От мира реального, привычного ты отделен многометровой толщей льда.

— Ну чего ты висишь, как замоченный? — услышал я голос в наушниках, и только тогда вспомнил, что я здесь не один, увидел, как Гена проплывает мимо, медленно шевеля ластами.

Мы плыли вдоль стенки айсберга и вдруг увидели дерево, переливающееся в лучах фонаря ветвистое дерево. Его ветви уходили в глубину, а ствол, казалось, вмерз в айсберг. Кадачигов подплыл к нему, обломил одну ветвь и пошел наверх.

— Поднимайся, — услышал я в наушниках.

Мы вылезли из лунки, накрытой сверху палаткой, сняли запотевшие мигом маски, ощутили тепло электрической плиты. Теперь можно рассмотреть ветку. Это были маленькие кристаллы льда, спаянные холодом. Из сотен и сотен таких кристаллов вырос огромный коралл. И, словно лишний раз подтверждая, что красота призрачна, минуты через три ветка исчезла, растаяла. На полу осталась лишь лужица.

Мы стояли над ней, и нам было грустно. Жаль, что мы сорвали эту ветвь – быть может, многие месяцы лепили ее течения и холода и еще долго путешествовало бы дерево по океану вместе с айсбергом.