Вперед в Ссср (СИ)

За этим я и здесь сейчас. У Пономаренко часто поручения с двойным смыслом - ты на Севмаш с мужем, тогда вот тебе дело к рассмотрению, людей ты всех знаешь, ну и товарищи Смоленцев с Кунцевичем тебе для помощи и охраны. У вас, Анна Петровна, куда лучше получается деликатные вопросы решать, чем у этих живорезов.

"Акулу" спустили. И поехал мой Адмирал вместе с Курчатовым на Второй Арсенал, с научными и техническими проблемами разбираться (и Юрка Смоленцев с большей частью "песцов", в охране). Ну а я, предъявив заводским товарищам свои полномочия (да и помнят тут меня хорошо, еще с военных лет), расположилась в кабинете на втором этаже заводоуправления, сначала вытребовав для просмотра все бумаги, а затем попросив доставить участников конфликта. Лючия со мной, в роли адъютанта, стажера, и телохранительницы - хотя на вид и не скажет никто, что хрупкая на вид девушка, это отменный рукопашник и стрелок (бывшая партизанка-гарибальдийка, и обучал ее Юрка персонально и очень серьезно). Валя Кунцевич тоже в кабинет проник.

-Не помешаю. А вдруг на тебя нападет какой-нибудь партиец, недовольный твоим вердиктом? - и добавил с иронией - ну и приятно моему глазу на тебя, Аня, еще посмотреть.

Ну смотри, не жалко, за погляд денег не берут. Только ты что, уже решил, кто прав? Еще к рассмотрению не приступая.

-Ань, а ты веришь, что Иван Семенович может оказаться виноватым? А закон, уже прости - в данном случае, инструмент. Если мы, "инквизиция", как раз для того и нужны, чтоб отсечь, где формальный закон расходится со справедливым понятием. Чтоб не вышло - по закону, а не по правде.

Логачева Ивана Семеновича, бывшего главстаршину с "Воронежа", я знала отлично. Те из экипажа, кто после Победы законно решили демобилизоваться, но не рвались взлететь высоко, как мой Михаил Петрович, или товарищ Сирый - в подавляющем большинстве остались здесь, на Севмаше. Место, хорошо знакомое еще с войны (единственное в СССР, приспособленное для базирования и техобслуживания атомной подлодки), их тоже тут знают и ценят, "с той самой Моржихи, все гвардейцы, орденоносцы" - и работа по специальности, с зарплатой и жилищными условиями, заметно лучшими чем в среднем по СССР. И нам удобно - ведь не отпустишь в вольную жизнь носителей высшего уровня тайны, но и держать их под замком и надзором было бы черной неблагодарностью. Если, вот кино я смотрела про "зори тихие", и слова оттуда, что за иную секунду в бою тебе положено до гроба водкой поить того, кто тебе ее обеспечил - а эти люди всему Советскому Союзу лишний год мира подарили, Победу не в сорок пятом, а в сорок четвертом! А тут, закрытый город, где иностранцев нет, и вообще чужие люди редкость.

Так и ушел на гражданку гвардии мичман Логачев Иван Семенович, кавалер трех орденов (Отечественная война, обе степени, и Красная звезда) и пяти медалей (Заполярье, Нахимов, Ушаков, "боевые заслуги" и за Рим). Желая, как кто-то великий сказал, "посадить дерево, построить дом, вырастить детей". Работал мастером в цеху на Севмаше, женился на Танечке Авдеевой, из моей команды "стерв", слышала уже, что дочка у них родилась. И еще Иван Семенович был фанатом русбоя (карате и айкидо, из того мира) - конечно, по мастерству уступая Смоленцеву, но по таланту тренерскому даже его превосходя. Но на предложение пойти в кадры МГБ натаскивать рукопашников ответил отказом - как мой отец когда-то, мастер Балтийского завода в Питере, не захотел идти в НКВД, куда его звал дядя Саша, старый друг нашей семьи (сегодня, комиссар госбезопасности Кириллов Александр Михайлович) - зато и сейчас три раза в неделю по вечерам тренирует группы на стадионе "Север". Как и во время войны заводских учил - это ведь он прием ставил, который мне жизнь спас, когда меня Федька Троль хотел зарезать. Серьезный уже мужик в сорок лет, женатый и работящий, никогда прежде в хулиганстве не замеченный - не восемнадцатилетний балбес, у которого молодецкая удаль из ушей прет, кулаки почесать и перед дружками покрасоваться. Однако же, прилюдно избил товарища Нелина О.А., пребывающего в должности парторга цеха! Качественно избил - с переломом носа и сотрясением мозга!

Что, по закону, дело не просто уголовное. И не надо смеяться, "битая морда партийного секретаря, политическое преступление". Наслышана я, и от отца, и от других, как было в двадцатые - и в городе, а особенно на селе, когда контрреволюционная мразота, нэпманы и кулаки, подговаривали шпану, "вы хорошенько избейте вот этого активиста, вот вам червонец на водку и червонец на штраф". До 1926 года это считалось "мелким хулиганством", за которое не то что тюрьмы не предусматривалось, но и штраф был смехотворный - чем недобитая контра пользовалась вовсю. А после уже начали принимать в расчет личность пострадавшего, так что битая физиономия соседа дяди Вани, и она же, партийного или комсомольского секретаря, стало очень большой разницей касаемо последствий для обвиняемых!