Вперед, в прошлое

— Несмотря на его продвинутые алгоритмы, у нас есть пробелы в разработке его эмоционального интеллекта.

— Да, — согласилась Гумия, — мы видим его ограничения, когда дело касается эмоций. Но это тоже можно изучить и имитировать, не так ли? Байбородин нахмурился, его брови сдвинулись в выражении сомнения:

— Имитация это одно, но чтобы истинно понимать и чувствовать… Это совсем другой уровень. Мы не можем позволить, чтобы Прометей начал притворяться человеком.

— Но не это ли мы и пытаемся достичь? — задал вопрос Элайджа. — Мы хотим, чтобы он не просто казался человеком, но и был неразличим от нас в общении.

Голос Прометея раздался через динамики, привлекая внимание всех:

— Я стремлюсь понять, что значит быть человеком. Ваши эмоции и спонтанность представляют сложную задачу для моих систем.

Гумия улыбнулась, видя потенциал в его словах:

— Это показывает, что ты на правильном пути, Прометей. Ты осознаешь свои ограничения, и это первый шаг к преодолению их.

Байбородин, казалось, терял терпение:

— Осознание — это хорошо, но наши цели должны оставаться реалистичными. Мы должны сосредоточиться на совершенствовании того, что у нас уже есть, не создавая иллюзии человечности в машине.

— Байбородин, ты мог бы мне объяснить, почему ты так скептически относишься к идее внедрения глубоких психологических моделей в Прометея? — спросила она.

Байбородин откинулся на спинку стула, собрав мысли:

— Гумия, дело в том, что человеческий мозг — это чрезвычайно сложная и утонченная система. Он способен эмулировать любую модель поведения, адаптироваться к любым обстоятельствам, — начал он. — Возьмём, к примеру, детскую травму. Мозг может хранить эти воспоминания, обрабатывать их, позволяя человеку преодолеть их влияние или, напротив, застревать в них. Гумия кивнула, признавая его аргумент:

— Хорошо, а как насчет других теорий, таких как идеи Фрейда о сублимации?

— Посмотри, Гумия, модель Фрейда зиждется на представлении о том, что подсознательные импульсы и желания могут формировать наши действия. Человеческий мозг способен использовать эту модель для понимания скрытых движущих сил поведения. Гумия заинтересованно подхватила тему:

— И Юнг? Он же говорил о коллективном бессознательном и архетипах.

— Да, — продолжил Байбородин. — Юнговская модель основана на архетипах и символах, общих для всего человечества. Мозг на уровне индивида способен проецировать эти всеобщие образы в свою личную жизнь, и это помогает нам понять глобальные паттерны нашего поведения.

— А Эриксон? Его подход к терапии был уникален.

— Мозг может использовать эриксоновский подход гипнотерапии, который работает с метафорами и неосознанными процессами, чтобы добиться изменений в психике. Это всё о том, как мы можем переосмыслить свои проблемы и найти творческие решения. Байбородин сделал паузу, убедившись, что Гумия слушает его внимательно.

— Но важно помнить, что человеческий мозг не ограничивается этими моделями. Он гораздо шире и мощнее. Он может эмулировать их, но он не равен им. Мозг — это бесконечно сложная сеть, которая может генерировать новые идеи, концепции и решать проблемы в реальном времени. Он не просто применяет шаблоны, он создаёт их. Это его истинная сила.

Гумия кивнула, поняв его мысль:

— Так наша задача в обучении Прометея — не просто заложить в него эти модели, а дать ему инструменты для создания собственных, так?

— Именно, — утвердил Байбородин.

— ИИ должен стремиться не к слепому повторению, а к пониманию и творчеству. Это ключ к его полноценному развитию и безопасному взаимодействию с людьми.

Гумия слегка нахмурилась, чувствуя вызов:

— Но ты не находишь, Байбородин, что НЛП дает нам ценные инструменты? Они помогают распознавать и использовать детские травмы в терапевтических целях, а также могут служить сильным средством для провокативных изменений в человеке.

Байбородин, не скрывая своего недовольства, ответил:

— Гумия, ты не видишь опасности? Такой подход может превратиться в манипуляцию, если не сказать больше. Использовать детские травмы и провокативные техники без чувства меры — это как взламывать психику, внедряя туда что-то вроде вирусного кода, который может привести к саморазрушению.

Гумия улыбнулась, явно наслаждаясь спором:

— По-моему, ты преувеличиваешь. НЛП — это всего лишь инструменты, и как любые инструменты, они могут использоваться как во благо, так и во вред. Если мы можем программировать ИИ, используя эти модели, чтобы оказывать помощь, то почему бы и нет?

— Потому что люди не программы, Гумия, — резко возразил Байбородин.

— Мы не должны сводить сложность человеческой психики к алгоритмам, поддающимся взлому. Это опасно и аморально. Создание ИИ на таких принципах может привести к непредвиденным и разрушительным последствиям.

Гумия посмотрела на него, не соглашаясь:

— Мы не можем отрицать, что эти модели работают. Они могут помочь нам понять и лечить психологические проблемы, и если мы можем использовать их для улучшения функциональности ИИ, то это шаг вперед. Байбородин отшатнулся, будто его слова столкнулись со стеной: