Вперед в прошлое 3

Не задавая лишних вопросов, он вытащил из барсетки доллары, нужную сумму, отдал мне. Пока я пересчитывал деньги, сказал:

— Все без обмана, не дрейфь. Мне еще два раза по столько же нужно. Когда ждать товар?

— В течение недели, — ответил я. — Точную дату сказать не могу: во-первых, не знаю, во-вторых, это для меня небезопасно. Да. Вот еще деньги на обмен.

Павел пересчитал мятые купюры, которые я ему отдал, подвигал бровями, посмотрел на меня, на деньги, снова на меня, видимо, вспоминая день нашего знакомства, и как он смеялся над моими несколькими долларами.

— Хм-м. Только не говори, что это ты сам заработал.

Я лишь пожал плечами, пусть лучше думает, что за мной кто-то стоит.

— При моем содействии.

— Боссу привет, кто бы он ни был, — улыбнулся валютчик и спросил: — Расплачиваться с тобой тоже баксами? Нужно сорок восемь пачек кофе.

— Будет, — кивнул я, заметил белую «копейку» с шашечками, остановившуюся прямо напротив нас, и маму на первом сиденье.

Я положил баксы во внутренний карман рюкзака, и мы с Павлом распрощались.

Эх, мама, что ж вы так близко припарковались? Не нужно, чтобы твое лицо примелькалось, а потом по наводке того же валютчика кто-то пожаловал к нам в гости.

Я отошел чуть подальше, к огромным воротам при въезде на рынок, где валютчик меня точно не увидит. Машина подъехала ко мне. Повертев головой направо-налево в поисках хвоста и никого подозрительного не заметив, я уселся позади водителя, назвал адрес и уточнил:

— Командир, пятьсот, да? — уточнил я.

— Семьсот, — ответил, чуть обернувшись, пожилой седобородый азербайджанец. — Васильевка?

Я кивнул. Не тысяча, и уже хорошо. Опасливая мама делает успехи.

Всю дорогу мы молчали, хотя в зеркале заднего вида я постоянно ловил вопросительный мамин взгляд. Пока доехали, она вся извертелась.

— Вот здесь, пожалуйста, на повороте, — попросил я, расплатился с водилой, и мы наконец остались вдвоем, неспеша направились к бабушке.

— Я мысленно посчитала, сколько получилось, — заговорила мама изменившимся голосом, воровато повертела головой, словно в зарослях сирени мог сидеть злоумышленник. — Двести пятьдесят долларов! Фантастика! Я за год столько не…

— Увольняйся, — предложил я.

Мама остановилась, приоткрыла рот и впала в ступор. Наконец отмерла, замотала головой.

— Как же… нет! Как же… А пенсия? Как же потом — без пенсии?

— Тебе не хочется зарабатывать за неделю, как за год? Мне очень понадобится твоя помощь. Ну а смысл сидеть в той поликлинике за копейки, которые платят через раз…

— Почему через раз? Стабильно платят.

— Значит, скоро начнут задерживать. Но сотрудников-то выгоняют за свой счет. И на что им жить? Где перспективы?

— Я не могу остаться без работы, — уперлась мама. — Как же… Нет. Я не могу.

Будто не слыша ее, я говорил:

— Сейчас другое время, нужно приспосабливаться. Ты только представь: если уволишься, купишь красивое пальто, новую обувь. Современную стиральную машинку-автомат. Духовой шкаф. Японский телевизор. Будешь жить, как в Америке, ни в чем не зная нужды. Главврачиха, видя, как ты живешь, похудеет от зависти.

Мама тяжело вздохнула и посмотрела испуганно. Ей страшно. Ей кажется, что, оставшись без работы, она лишится почвы под ногами. Все так живут и жили десятилетиями. Сложно поверить в то, что сейчас это все не поддерживает, а тянет на дно.

— Мне нужна твоя помощь, — повторил я. — Напиши заявление за свой счет. На работе только рады будут. А дальше посмотришь.

Предложение ее устроило, и она быстро согласилась:

— Хорошо, Павлик. Ты прав…

Мы так на месте и стояли, разговаривали. А когда двинулись к бабушке, издали, все нарастая, донесся рев сирены. Спустя полминуты в переулок въехала машина «скорой помощи», мигая проблесковыми маячками. Мы посторонились, пропуская ее. Проскользнула мысль: «Только бы не бабушка» — но автомобиль остановился в середине улицы, где напротив неухоженного дома уже стоял ментовский «бобик».

— Господи, что это? — воскликнула мама. — Убили? Или от водки сгорел?

— А чей это дом?

Мы как раз проходили мимо сорванной с петель калитки. Менты были во дворе и окружали дом, водила курил возле «бобика», медики ждали.

— Что случилось? — спросил я у водилы.

Тот вздрогнул, вытаращился на меня и замахал руками:

— Валите скорее, пока пулю не поймали. Белая горячка! Хозяин вооружен.

— Никитич! Валим! Моджахеды! Держи руль, а-а-а! — заорали в доме.

Загрохотали выстрелы, мы рванули прочь мимо высунувшихся из калиток любопытных соседей, добежали до бабушкиного дома. Она как раз выходила с моим, точнее, отцовским обрезом.

— Что там? — спросила она, переломила ствол.

— Леха Каналья буянит, белочку словил, — отчиталась мама.

— А-а-а, тогда ясно.

Бабушка передумала заряжать обрез, зажала в руке две латунные гильзы.

— Говорила ему, чтобы в больницу шел. А он: «Я сильный, я справлюсь».

— С чем справится? — не понял я.

— Не знаю, кто его в темечко клюнул, но он решил, что пьянству — бой. Пришел в машине ковыряться, руки трясутся, я ему налила самогона, а он, типа, все, больше — ни капли. Ну вот, на третий день — белая горячка.