Вперед в прошлое 2

— Там… — прошептала она и смолкла, потому что в паре метров от мола высунул морду дельфинчик, видимо, детеныш афалины, а может, азовка — вид помельче.

Сестра, как и многие рыбаки, швырнула ему рыбу, которую малыш тотчас принялся собирать. Чуть дальше мелькали знакомые плавники афалин, все отдаляясь и отдаляясь, отгоняя стаю ставриды вглубь бухты.

Детеныш сделал еще два выхода на бис, во второй раз, разинув клюв и будто бы улыбаясь, пару раз обернулся вокруг собственной оси, съел дань благодарной публики и исчез.

Хорошо хоть Наташка ведро наполнила. Безрезультатно подождав клев где-то полчаса, мы решили не убивать время и отправились на остановку, где за пару часов я наторговал две тысячи, мы с Наташкой скинулись по семьсот рублей, купили колбасу, сахар и хлеб и в начале пятого поехали домой с чувством выполненного долга и двумя килограммами рыбы на ужин.

— Ты на что собираешь? — спросил я, когда мы вышли.

Сестра ответила не задумываясь:

— На зимние ботинки. Двадцать пять тысяч надо, я уже присмотрела одни. Если сама не заработаю, мать не потянет, и придется в кроссовках по холоду рассекать.

Эх, жаль Москва сорвалась!

— За лето заработаешь, — ободрил я сестру, и мы потопали домой.

Мама с работы уже должна вернуться, вот обрадуется, когда мы принесем что-то в дом! Она ж думала, что придется нас тянуть, а получится наоборот.

Но, переступив порог, я почуял: что-то не так. Я не видел ни маму, ни Бориса, но явственно ощущал грозовое напряжение. Не бормочет телевизор для фона, не слышно шагов, только часы тикают на стене. Все ушли на дачу? Наверное.

Догадку разрушил протяжный всхлип, донесшийся из ванной.

— Мама? Борис? — насторожилась Наташка, скинула кроссовки, побежала в кухню, оттуда метнулась в детскую, толкнула дверь в спальню. Постучала.

— Ма-ам? Ты там. Мама!

По спине продрал мороз. Пальцы разжались, и, ударившись о пол, лязгнули поставленные друг в друга ведра. Сердце сорвалось в галоп, его подстегивали всхлипы Борьки, запершегося в ванной. Наташка тоже все поняла, стукнулась головой о дверь, села на корточки и закрыла лицо рукой, ее плечи мелко затряслись.

Результат пункции уже известен. Многоэтажно выругавшись, я саданул кулаком стену и не почувствовал боли. Жизнь на жизнь — так получается? Или болезнь на ранней стадии, и все еще можно исправить?

Понимая, что скорее добьюсь ясности от брата, я затарабанил в дверь ванной.

— Боря, твою мать! Выйди!

Оттуда донеслось протяжное «ы-ы-ы».

— Выйди, а то я вышибу дверь!

Возня. Шлепки шагов. Щелк! Дверь приоткрылась. Борька стоял, ссутулившись, маленький, жалкий, с опухшим лицом. Хватая воздух ртом, как рыба, он выдавил из себя:

— Ма-ма… ма… Она ведь не умрет, да?

Я закрыл глаза. Вдохнул и выдохнул.

— Нет. — Собственный голос показался чужим и гулким.

В голове закрутился вихрь мыслей. На какой стадии болезнь? Нужны операция и лекарства. Все это стоит немалых денег. Чтобы нормально лечили, всем надо давать взятки. Где достать деньги прямо сейчас? Ведь каждый потерянный день может стать фатальным.

Всхлипнув, Борька вытянул руки, шагнул ко мне, ткнулся лицом в грудь и разревелся. Мне самому хотелось орать в голос и крушить квартиру.

Почему?! Неужели все это из-за моей самодеятельности? Спасая чужих, я подвел к черте собственную мать, и кто-то там наверху или внизу посчитал, что ей больше не место в реальности. Что сделать, чтобы остановить процесс? Вздернуться, чтобы больше не навредить? Так поздно. Принести в жертву Каюка? Не факт, что поможет, да и не смогу я.

Да, мои действия прогибали реальность, но чего это стоит, когда я не могу помочь близкому человеку?

И еще нельзя давать волю эмоциям, ведь если я покажу, что потерял контроль, за что держаться Наташе, Борису и маме? Начали саднить сбитые костяшки. Сперва я увидел капли крови на полу и лишь потом — содранную кожу.

— Все будет хорошо, — говорил я Борьке и себе. — Эта болезнь лечится. Маму спасут.

Вот только как? У нас медицина всегда была в заднице. На положительный результат стоит рассчитывать только в областном центре. Или в Москве. Все дороги ведут туда, как ни крути.

Натка продолжала рыдать у запертой двери в спальню, ее истерика все набирала обороты. А тут Борька ревет белугой. Черт! По-хорошему, с мамой бы поговорить.

Бочком, увлекая за собой Борю, я направился в детскую к Наташке. Протянул руку сестре, привлек ее к себе и повторил так, чтобы и мама слышала:

— Рано плакать. Рак лечится, а у нее ранняя стадия, иначе не может быть.

Я придвинул Борю к Наташе, они обнялись, и я освободился, еще раз постучал в спальню.

— Мама, с тобой все хорошо?

Никто не ответил. Шевельнулась тревога, что мать могла с собой что-то сделать, я затарабанил кулаком.

— Открой, а то я выбью дверь! Не хватало нам еще и двери выбитой, правда? Хоть отзовись, мы ведь волнуемся! У Бори истерика! Мама, да будь же человеком! — попытался я воззвать к ее материнскому инстинкту.

Получилось. Щелкнул замок. Я приоткрыл дверь. Мама сразу же отвернулась, шагнула к кровати, легла, притянула ноги к животу и уставилась в стену.