Вперед, гвардия!

Норкин встретил его так, словно и не было между ними никогда столкновений, словно брата родного встретил. Вместе закончили траление на Волге, вместе убирали последние фашистские мины, а потом Михаила и отправили лечиться. И вот он, Чигарев, остался за командира дивизиона…

Не справился — это ясно. Неужели только в зазнайстве корень ошибки?.. Ох, тяжело сознавать, что ты сам виноват в крушении своих планов!..

Чигарев нервно забарабани пальцами по козырьку фуражки, лежавшей на столе.

Что же делать, что? Остаться у Михаила начальником штаба?.. А Ольга Ковалевская?.. Уж её-то он и вовсе не надеялся встретить в дивизионе Норкина. Она, пожалуй, стала ещё красивее. И словно забыла ту неприятную встречу под Москвой: разговаривает как с другом. А легко ли Чигареву? Объясняться в любви нет смысла: они с Михаилом с прошлого года любят друг друга. Сунешься с объяснениями — друзей потеряешь и посмешищем всего дивизиона станешь…

Что же тогда делать? Может быть, действительно, уйти из дивизиона? Ведь не сможет он сдерживать себя до бесконечности. Вдруг прервется?.. Нет, нельзя и уходить. Подумают, что напакостил и сбежал…

— Согласен, — тихо, но твердо и даже с каким-то ожесточением сказал Чигарев.

Норкин вскинул на него потемневшие глаза и уставился не мигая, словно гипнотизируя.

— Чего уставился? Думаешь, вру? — не выдержав этого взгляда, спросил Чигарев.

— Нет, верю.

— Ни черта ты не веришь!.. Думаешь, не понимаю, что слаб ещё самостоятельно командовать? Думаешь, хочу пересидеть горячее время за твоей спиной, а потом воспользоваться моментом и снова забраться на твое местечко?

— И так не думаю.

— Так чего же смотришь так, чего? — Голос Чигарева постепенно повышался и теперь перешел в крик. — Мне бы только служить, пользу людям приносить! В части быть! А кто ею командует — какое это имеет значение?

— Вот теперь врёшь.

Чигарев неожиданно почувствовал себя слабым, беспомощным перед спокойствием Норкина.

— Не кривляйся, Володя, — продолжал между тем Норкин. — Не для того нас учили, чтобы мы командные посты другим уступали… Я понимаю тебя. Тяжело сдавать часть, которую привык считать своей…

— Я и не отрицаю этого!

— И хорошо делаешь… Не такое сейчас время, чтобы личными переживаниями заниматься. Не обижайся, но как командир дивизиона ты тут начудил… Здорово начудил!.. Почему у тебя все живут в казармах, а не на катерах? Деревянные нары в три этажа, матросы на них как куры на насесте, а ты где? Куда смотришь? Где твоя противовоздушная оборона стоянки катеров? Ни одной огневой точки я не видел!

— Так ведь…

— На катерах есть пушки и пулеметы? Указаний не было? А зачем у тебя голова?.. Мало я разговаривал с матросами, но и то узнал, что боевая подготовка в дивизионе своеобразная: «Отход, подход, приветствия на ходу и на месте». Ишь, какую темку откопал!.. Не спорю — дело нужное, стоящее, но… не главное!

Долго ещё Норкин отчитывал Чигарева. Тот молчал. Слова Норкина лишь подтвердили его мысли, привели в систему, и он уже в душе ругал себя за то, что не набрался смелости поспорить со штабом бригады и самостоятельно изменить план боевой подготовки.

— Моряк должен жить на корабле все время, пока ему позволяю условия, он все время должен готовиться к будущим боям, а не набивать оскомину азбучными истинами. Давай, Владимир Петрович, так договоримся: сегодня покончим с этим разговором и возвращаться к нему не будем. Завтра — собирай штаб и составляй новый план боевой подготовки. Основное ее направление понял?

— Подготовка к боям в условиях узкого и мелководного речного театра?

— Ишь, какой формулировкой отчеканил! — добродушно усмехнулся Норкин, подождал немного и крикнул: — Рассыльный! — И едва тот открыл дверь: — Попросите старшего лейтенанта Гридина.

Гридин словно ожидал вызова и вошел почти сразу после того, как исчез рассыльный. Теперь на его обветренном лице не было ничего кроме обиды, которую он неудачно пытался скрыть под маской официальности.

— Старший лейтенант Гридин явился по вашему приказанию, — сказал он, глядя на Чигарева, стараясь показать этим, что иного начальства он пока не знает.

— Я звал тебя, Леша… Может, поздороваемся? — И Норкин, встав, протянул руку.

— Здравия желаю…

— Ну и обидчивый ты! — засмеялся Норкин, рывком притянул его к себе и обнял. — Нельзя, брат, так. — И шёпотом в самое ухо: — У меня, может, есть на этот счет свои соображения?

Немного погодя все трое уже сидели за столом и с жадностью поедали обед, вовремя подсунутый догадливым коком. Говорили много о боевой подготовке, о возможных боях, и вдруг Норкин отставил в сторону стакан с чаем, закурил и спросил, выпуская к потолку струю дыма:

— Как же это вы, други мои, Мараговского прозевали?

Гридин и Чигарев переглянулись.

— Он, говорят, руки опустил от тоски?.. Хлестнуть так, чтобы волчком завертелся!

— Не согласен! — моментально отозвался Гридин. — У человека душевная травма, а мы его хлестать? Партия нас учит бережно…

— Значит, боевую подготовку побоку и лечить травму? — хитро прищурился Норкин.

— Отойдет, а тогда…