Возвышение Криспа

Мокий закрыл глаза, чтобы достичь сосредоточенной отрешенности, необходимой для исцеления. Губы его беззвучно шевелились; Крисп вместе с ним нараспев читал символ веры. Сердце его радостно екнуло, когда искаженные болезнью и жаром черты жреца, впадавшего в целительный транс, разгладились и стали безмятежны.

Руки больного потянулись к предателю-желудку. Но не успел он начать, как голова его дернулась. Выражение спокойной уверенности на лице сменилось болью, и жрец изверг из себя все, чем потчевал его Ифантий. Спазмы все продолжались и продолжались, хотя рвать уже было нечем. По рясе снова растеклось бурое пятно.

– Молись за меня, юноша, – пролепетал Мокий, когда наконец слегка пришел в себя. – И за своих родных тоже. Быть может, Фос завершит то, что мне не удалось; не все больные помирают от холеры. – Жрец изобразил над сердцем солнечный круг.

Крисп молился, как никогда в жизни. Сестра его умерла в тот же день, отец – ближе к вечеру. Мокий лежал без сознания. И ночью незаметно тоже умер.

* * *

Казалось, прошла целая вечность – а на самом деле меньше месяца, – прежде чем холера наконец отступила. Считая вместе с бедным храбрым Мокием, умерло тридцать девять человек, почти каждый шестой житель деревни. Многие из выживших провалялись в постели еще несколько недель, слишком слабые, чтобы работать. Но хотя рабочих рук стало меньше, работы от этого не убавилось; надвигалась страдная пора.

Крисп трудился в полях, в садах, ухаживал за скотом, стараясь отдыхать как можно реже. Работа отвлекала мысли от невосполнимых утрат. Трудовая лихорадка охватила многих; считанные семьи не оплакивали хотя бы одного покойника, и каждый житель деревни потерял если не родственника, то дорогого ему человека.

Для Криспа ежевечернее возвращение домой было настоящей пыткой.

Слишком много воспоминаний жило вместе с ним в опустелом доме.

Ему постоянно слышались голоса то Фостия, то Таце, то Косты. Он поднимал голову, чтобы ответить, – и снова оказывался один. Это было невыносимо.

Он пристрастился обедать вместе с Евдокией и ее мужем, Домоком.

Евдокию напасть миновала; Домок переболел холерой, но в довольно мягкой форме, – что, в частности, доказало его выздоровление.

Когда, вскоре после окончания эпидемии, Евдокия забеременела, Крисп обрадовался вдвойне.

Некоторые из сельчан начали искать забвения не в работе, а в вине. Крисп за всю свою жизнь не видел такого количества пьяных потасовок.

– Я не могу их винить, – сказал он как-то Ифантию, когда они вместе вышли на борьбу с сорняками, которые буйно разрослись на полях, заброшенных людьми из-за холеры, – но мне надоело разнимать драчунов.

– Нам всем повезло, что их есть кому разнимать, – откликнулся Ифантий. – Ты парень крепкий и драться умеешь дай бог каждому, поэтому никто и не спорит, когда ты велишь им угомониться. Хорошо еще, что ты не из тех, кто любит покрасоваться своим бойцовским искусством. У тебя на плечах отцовская голова, Крисп, а это большая редкость для такого молодого человека.

Крисп уставился вниз, выдирая из земли кусачую крапиву. Он не хотел, чтобы Ифантий видел слезы, выступавшие у него на глазах каждый раз, когда он думал о своих близких, – слезы, которые он не смог пролить в день их кончины, поскольку был слишком ослаблен и иссушен болезнью.

Немного успокоившись, Крисп переменил тему:

– Интересно, какой урожай нам удастся собрать?

Ни один крестьянин не способен отнестись к такому вопросу без должной серьезности. Ифантий поскреб подбородок, выпрямился и глянул на поле, начавшее менять окраску с зеленой на золотистую.

– Не очень-то большой, – задумчиво произнес он. – Мы и землю не возделали как следует, и людей на уборке будет меньше.

– С другой стороны, едоков нынешней зимой тоже поубавится, – сказал Крисп.

– Боюсь, при нынешнем урожае дожить до весны все равно будет непросто, – ответил Ифантий.

Перспектива голодной зимы замаячила перед Криспом впервые после детских лет, проведенных в Кубрате. Там, из-за жадности кубратов, каждая зима была голодной. Но теперь, подумалось ему, он голодал бы с радостью, лишь бы вместе с родными.

Крисп вздохнул. Увы, это не в его власти. Он поднял тяпку и атаковал очередной сорняк.

* * *

– О-хо-хо! – вздохнул Домок, когда на деревенской дороге показался сборщик податей со своей свитой. – Кажись, новенький!

– Да-а, – шепотом ответил ему Крисп. – И с ним не только помощники с тяжеловозами, но и солдаты.

Хуже этого трудно было себе что-нибудь представить. Прежний сборщик податей по имени Забдай навещал деревню годами; порой он даже шел на разумные уступки, что среди людей его профессии было редкостным исключением. Появление же солдат обычно означало, что имперское правительство намерено потребовать больше обычного. А в нынешнем году деревня не могла собрать даже обычную дань.