Возвышение Хиспа

Ей бы в опере выступать, я едва не оглох. Почти сразу после крика хозяйки из-за закрытой двери раздался мощный топот, после чего дверь отворилась, и на свет показался вышеупомянутый Прон. Он был небольшого роста, зато с непропорционально длинными и сильно перекачанными руками, тащившимися за ним едва ли не по полу, чему в немалой степени способствовала его сутулость. Туповатое выражение лица, глубоко посаженные глазки, лысый череп, выступающие лоб и челюсть, капающая с подбородка слюна и в руках здоровенная дубина. Экспонат! Оживший и сбежавший из музея питекантроп. Это подтверждала и чрезмерная волосатость рук.

Я ожидал, что он немедленно бросится на меня, но Прон, посмотрев в мою сторону, что-то промямлил себе под нос, основательно забрызгав пол слюной, а потом развернулся и ушёл туда, откуда пришёл, даже дверь закрыл за собой. Хозяйка лишь недоумённо посмотрела ему в след.

— Дурь выбивать некому, — констатировал я для всех очевидный факт.

— Чего это он? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила хозяйка. Она до сих пор удивлённо смотрела на закрывшуюся за Проном дверь.

— Инстинкт самосохранения, — с умным выражением лица отозвался я. — А бордельчик всё равно хреновый и клиентов нет, — мстительно добавил я.

— У меня лучший бордель в Хогарте! — гневно воскликнула хозяйка.

— Ну да, несложно быть лучшим, если ты единственный.

— Их шесть!

— Тогда мне жаль этот город.

— Думаешь, такой умный? — зло прошипела женщина. — Весь такой чистенький, опрятненький?

— Конечно! — Скромность никогда не была сильной чертой моего характера.

— А клиентов у меня много! Больше, чем у остальных.

— Согласен. У вас есть я, а у других нет и меня. Вот только задерживаться здесь я больше не намерен.

Легонько кивнув в знак прощания, я развернулся в сторону двери.

— Просто сегодня продают этих красоток, — почти обиженно произнесла мне вслед хозяйка.

Я заинтересованно обернулся:

— Каких ещё красоток? Я только сегодня вернулся, ничего такого не слышал.

— На главной площади, здание господина Лавьера, через полчаса начнётся аукцион. Там будут продавать рабынь. Всего их пять. Говорят, с самого детства их учили, как ублажать мужчин, но не только в постели. Они умеют читать, писать, петь, танцевать, готовить и прочие вещи. Самое же главное, что в свои восемнадцать холодных дней они всё ещё остаются невинны. Эти пять рабынь такие единственные за всю историю.

— Нехило! — дал я оценку всему сказанному.

— Да уж… — не смогла не согласиться хозяйка.

— Дам бесплатный совет, — уже открывая дверь на улицу, заговорил я. — Помойте ваших девочек, волосы расчешите, немного духов, только именно немного, не надо выливать по флакону на каждую. Постирайте одежду, а лучше вообще купите новую. Уберитесь в комнатах, поменяйте постель, а то я готов поспорить, что они находятся в самом запущенном виде. И советую сбрить волосы на ногах, в подмышках и на закваску можно забацать интим-причёску. Если сделаете так, как сказал, клиентура увеличится как минимум вдвое. Не сразу, конечно, но увеличится. Хотя на истину в последней инстанции не претендую, но и вряд ли сильно ошибаюсь в своих советах.

Таким образом, поставив точку в нашем разговоре, я стремительно вышел на улицу, захлопнув за собою дверь. Сыро, темно и противно. Закутавшись в плащ, я, насупившись, побрёл дальше. До площади добрался минут через сорок, шесть раз забредал в какие-то тупики. Аукцион, на который я жаждал попасть, уже должен был идти. Хоть одна радость — искать дом Лавьера не пришлось. Возле него столпилось столько людей, что не заметить его мог только слепой, да и тот бы услышал. Усиленно работая локтями и ногами, я протолкался к самому входу. К моему удивлению, десяток самых настоящих рыцарей перекрывал доступ в дом. Сразу стало понятно, что таких охранников хрен подкупишь, скорее всего придётся брать силой.

— Стоять! Куда прёшь, придурок? — гаркнул мне самый ближний, едва я попробовал пройти мимо них.

— На аукцион, — ничуть не смутившись, ответил я, хотя отметил, что меня за неполный час уже второй раз назвали придурком.

— Где приглашение? — прошипел рыцарь.

— Я только сегодня в город вернулся.

— Значит, вали отсюда, пока ноги не переломали.

Сзади меня кто-то нагло захохотал, спустя секунду подхватили остальные. Всему есть предел. Я не люблю, когда мне грубят. Я очень не люблю, когда мне грубят. Я просто зверею, когда мне грубят.